Книга Искатели приключений - Гарольд Роббинс

— Хочешь получить развод?

— Займись этим сама. У меня нет времени.

— Мой юрист устроит все, как не раз уже делал.

— Мне ничего не нужно.

— Но, может, оставишь хотя бы то, что я тебе подарила? Я была бы рада.

— Как скажешь.

Оба на мгновение смолкли.

— Ну, наверное, мы сказали друг другу все.

— По-видимому, так. — Дакс повернулся и направился к двери. Услышав, что она окликнула его, он остановился.

— Да?

В руке Сью-Энн держала две фотографии.

— А знаешь, — сказала она, — все-таки я выгляжу куда лучше, чем любая из них.

Книга VI

Политика и насилие

1

— Мне это не нравится, — сказал я, когда машина свернула на узкую грунтовую дорогу. — Должны бы уже лаять собаки.

— Он держит собак? — спросила девушка. Я повернул к ней голову. На лице ее был написан искренний интерес.

— Собак, кошек, коз, свиней, цыплят и прочую живность. Были бы мы сейчас где-нибудь во Флориде, у автострады наверняка стоял бы указатель «Звероферма».

Самого дома из-за холма еще не было видно.

— А может, он уже не держит животных, — сказала она. — Сколько лет прошло с тех пор, когда ты бывал здесь.

Я кивнул. Это было действительно давно, лет пять или шесть назад.

— Нет, если здесь нет собак, то это может только значить, что Мартинес умер. Когда я был мальчишкой, именно он подарил мне единственную в моей жизни собаку, маленькую дворняжку непонятной масти.

С вершины холма мы увидели дом, стоящий в центре небольшой залитой знойным солнцем долины.

— Взгляните, — вытянул руку Котяра.

Я посмотрел. Высоко в небе, раскинув неподвижно крылья, в восходящих потоках воздуха кругами парили два кондора — прямо над домом. Пока я сидел, высунув голову, к ним присоединился третий, взлетевший откуда-то из-за дома.

В молчании мы доехали до ворот. Деревянная изгородь местами была сломана, чуть в стороне лежало тело мертвой собаки, череп проломлен, мозги — наружу.

Я выключил двигатель и сидел не шевелясь. В воздухе был разлит запах смерти. В том, что представало перед глазами, было нечто вечное, никогда не меняющееся. Полная неподвижность и витающий над ней запах жестокости, который ни с чем нельзя спутать.

У меня было такое ощущение, что волосы на затылке встают дыбом. Посмотрев на Котяру, я убедился, что у него именно так и было. В руке он судорожно сжимал пистолет, лицо блестело от пота.

Я повернулся к девушке.

— Сиди в машине и жди, пока мы сходим взглянуть, что тут произошло.

Даже загар не мог скрыть, как она побледнела. Тем не менее она покачала головой.

— Я пойду с вами. Одна я здесь не останусь.

Голова Котяры, отражавшаяся в водительском зеркальце, невозмутимо кивнула. Он выбрался из машины, вежливо придержал дверцу для девушки. Я направился по тропинке к дому, они последовали за мной.

Дверь висела на сломанных петлях. Изнутри не доносилось ни звука. Я сделал знак Котяре, одновременно оттеснив девушку к стене дома позади себя. Резким движением ноги Котяра распахнул дверь настежь и впрыгнул внутрь. Я не отставал ни на шаг.

Очутившись в единственной комнате дома, я мгновенно повернулся к девушке, чтобы не дать ей войти, но опоздал. Она уже стояла на пороге с белым от ужаса лицом, не в силах отвести взгляда от головы Мартинеса, жутко усмехавшейся с небольшого деревянного стола, стоявшего прямо напротив двери. Тело его лежало на полу рядом.

Обхватив девушку руками, я мягко вытолкал ее за дверь. Она покачнулась, и я поддержал ее, подумал, что она вот-вот потеряет сознание, однако она, выпрямившись, отпрянула от меня.

— Прикрой глаза и постарайся дышать глубже, — посоветовал я, чуть касаясь ее плеча.

У нее было мужество, у этой девчонки. Через пару минут она совсем пришла в себя.

Во двор вышел Котяра, держа в руке клочок бумага.

— Очаг еще теплый. Они были тут утром, когда мы еще спали.

На бумаге я с трудом разобрал карандашные каракули:

ТАКАЯ СУДЬБА ЖДЕТ КАЖДОГО, КТО СЛУЖИТ ПРЕДАТЕЛЯМ СВОЕГО НАРОДА. КОНДОР.

Я сложил листок и засунул его в карман. На память мне пришел мальчик, бежавший ночью после того, как его отца убили. Теперь мальчик вырос, и имя его стало неразрывно связано с насилием и смертью. И еще кое с чем, чего никогда не было у его отца, — с могущественной помощью извне. Его специально обучали тактике не только политической, но и партизанской борьбы.

Только оружие оставалось тем же, что и раньше. Насилие, террор, смерть. После возвращения в Кортегуа я во многом замечал перемены, в этой же области не изменилось ничего. Произвол царил по-прежнему.

— Тебе лучше? — обратился я к девушке. Она молча кивнула.

— Возвращайся и жди нас в машине. Она сделала, как я сказал, усевшись на заднее сиденье. Я повернулся к Котяре.

— Странно, почему они не пришли к нам? Ведь мы были меньше, чем в десяти милях.

— Может, они просто не знали, что мы здесь, — предположил он.

— Знали. Поэтому и оставили нам записку, — ответил я. — Им было ясно, что мы придем проведать Мартинеса.

— Значит, испугались ловушки.

Я кивнул. Скорее всего, именно так. Впервые я появился на своей гасиенде без охраны, на которой президент настаивал всякий раз, когда я покидал город.

— Пойдем посмотрим, не найдется ли здесь лопаты, — сказал я. — Нужно похоронить старика, чтобы до него не добрались эти стервятники или шакалы.

В постройках позади дома тоже царила тишина. Козы, овцы, свиньи, цыплята — все были мертвы. Даже старого мула, на котором Мартинес разъезжал туда-сюда, не пощадили. Я покачал головой. Нет, все-таки кое-какая разница была. Еще несколько лет назад животных бандиты увели бы с собой. Теперь же нет. Теперь убивали ради того, чтобы убить.

Мы разыскали лопаты и начали копать землю. Когда мы заканчивали, солнце уже клонилось к горизонту. Бросив на могилу последнюю лопату земли, я выпрямился, посмотрел на небо. Над нашими головами кружили десять-двенадцать огромных птиц.

— Пора нам выбираться отсюда, — обратился я к Котя Ре. — Я не хочу угодить, ночью в засаду.

Он кивнул, швыряя лопату на землю.

— Я готов. — Он обернулся и, указывая взглядом на дом, спросил:

— Может, сожжем его? Я покачал головой.

— Нет, они заметят дым. Поймут, что мы здесь, и заявятся. — Я тоже выпустил лопату из рук. — Бедный старик. В общем, Котяра, ничего не меняется, а?