Книга Сорок тысяч - Константин Нагаев

– Я тебе свитер купила.

С горлом.

– С горлом, как ты всегда носишь.

Вязка крупная.

– Крупной вязки. Темно– синий. Почти без рисунка.

Подошел. Обнял. Прижалась, как маленькая девочка. Опять плачет.

– Ну, что ты, ей богу…

– Да ничего. Щас пройдет. Ты это… померь. А я пока перекусить сделаю.

Одел. Впору. У меня таких уже шесть. Защемило в груди.

– Идет? Нравится? Отлично. Пойдем перекусим.

– И обмоем?

– А давай! Грамм по пятьдесят.

Достает бутылочку коньяка из хрушевского холодильника под окном. Наливает в тонкие, похожие на растянутые наперстки рюмочки. Чокаемся. Выпиваем.

– Вырос, – смотрит на меня грустно. – Как же ты вырос. И седой уже весь. И приезжаешь редко.

– Да. Все да.

– Ладно, не сиди. Знаю, что с Игорем уже договорились. Ольгу его видела. Одевайся теплее и вперед. Будешь задерживаться – позвони.

– Хорошо. А я прямо в этом свитере и пойду.

Игорь уже ждал. Заказал пол-литру белой и русскую закуску. Видно, что рад. Обнялись. Разговор сто раз уже переписанный в голове. «Машину продал, скоро за новой. Ольга ушла на новую работу. Младшая болеет. Отопление поздно дали». И так далее…

Под конец посиделки спросил:

– Ты счастлив? Доволен, как ты живешь?

Задумался.

– Я? Ну, как тебе сказать… дети растут. С Ольгой практически не ругаемся. Прошли те времена. Зарплату на заводе подняли… А я как бы и не ищу от этого лучшего. Доволен ли? Так скажу – у меня все в порядке. И это дорогого стоит.

На том и порешили.

На обратном пути подошли к Надиному дому. В ее маленьком окне на кухне горела лампа, под зеленым абажуром.

– Ты к ней зайдешь?

– Наверное, да. Загляну. Поздороваюсь.

– Ну, тогда давай, до встречи.

И разошлись.

В ближайшем магазинчике прикупил бутылку коньяка. И шоколад. У подъезда покурил.

Дойдя до двери на четвертом этаже, постоял, боясь нажимать на звонок. И даже порывался уйти. Внезапно хлопнула входная дверь подъезда, и я, повинуясь какому-то странному рефлексу, нажал на кнопку.

Соловьиная трель за деревом напомнила милицейский свисток.

Замок щелкнул. Дверь приоткрылась.

– Глеб?

– Да. Это я.

– Зайдешь?

– Нет. Ну что ты. Я пришел просто нажать на звонок и убежать.

– Ты не меняешься. Проходи. Я рада. Только у меня бардак…

Очень маленький коридор, в котором единовременно мог находиться только один человек, узкий проход на маленькую кухню, две небольшие комнаты и ванна. Я стянул ботинки и шагнул вперед.

– Кушать хочешь?

– Нет, спасибо. Я ненадолго. Поговорить. Узнать, как дела. И выпить.

– Пойдем на кухню. Там тепло.

НАДЯ

Первые серьезные отношения. Знакомство еще со школы. Ухаживания и умиление со стороны сограждан. Планы на будущее и прогулки под Луной. Никакого экшена – одна сплошная романтика. Квартира, доставшаяся от бабушки, стала нашим приютом. Мы часами смотрели друг другу в глаза. Потом столько же на звезды. Ее мать была ко мне до неприличия благосклонна. Все пророчили скоропостижную свадьбу. Дети подразумевались по умолчанию.

Высшее образование убило романтику.

Надя поступила в медицинский в нашем городке. Я поехал учиться в столицу.

Первый месяц мы звонили друг другу практически каждый день. Потом все реже. Потом у меня завелась девушка. Потом другая. На втором курсе института Надя внезапно приехала ко мне на неделю в гости, и мы славно провели время во взаимных признаниях в любви и плотских утехах. А через два месяца она выскочила замуж за местного газетного магната, но что-то там сразу не срослось, и к окончанию института она уже была сформировавшейся свободной женщиной-врачем со всеми атрибутами, соответствующими данному типу сограждан.

Я приезжал в город, мы созванивались, вместе пили, вспоминали прошлое. И даже пару раз занимались сексом. Каждый раз по окончании этих встреч у нас происходил забавнейший диалог под копирку.

– Слушай, Глеб, может вернешься? Я помогу тебе устроиться на работу. Я скоро стану главврачом.

– Надя, не пори чушь. Ты знаешь, что я свалил из этого города, чтобы максимум приезжать сюда в гости. Но жить я здесь не собираюсь. Если ты так хочешь, бросай все и приезжай ко мне.

– Глеб, это несерьезно. Кем я там буду? Рядовым участковым в поликлинике? Неинтересно. А здесь я скоро стану главврачом.

– Надя, не неси чушь.

– На посошок?

– Наливай.

Так это все и происходило. Эдакая старая шкатулка, которую достают раз в год, протирают пыль, перекладывают письма и засохшую розу. А потом год не вспоминают. Но знают, что она есть.

– Как у тебя дела?

– Да нормально. Работаю. Живу. Дышу. Ты как? Стала главврачом?

– Ага. Почти. Что у тебя нового в жизни?

Тут начинается традиционный обмен историями. Обычно их три. После чего я либо иду домой, либо в постель с Надеждой.

– Останешься?

– А надо?

– Ну, я бы была не против.

– А я…

Вдруг свело шею. Потом будто под лопатку кто-то ударил. Возможно, ботинком. Почему-то в голове проскочило «умер на кухонном столе главврача». Или еще того хуже: «скончался, будучи в главвраче». Но тут же и отпустило.

– Ты знаешь. Не сегодня. Не обижайся. Устал с дороги. Да и матери обещал вечером помочь.

– Врешь ведь.

– Конечно, вру. Но, согласись, крайне правдоподобно.

– Ладно. Иди уже, Ромео Мценского уезда, – взяла паузу, потом спросила негромко: – Ты сколько еще будешь?

– Дня два, наверное. Не дольше. Сама понимаешь – работа.

Коньяк покинул бутылку. Немного клонило в сон. Я прошел в коридор и натянул ботинки.

Надюха прижалась, сжала руками мне щеки и быстро чмокнула в губы.

– Как-то ты выглядишь не очень. Постарайся себя поберечь. Это я тебе как почти главврач говорю.

Я икнул. Обнял ее на прощание и вышел.

Улица встретила меня ветром и запахом паленых шин. Поймал машину и рванул домой. Завтра еще много дел. Например выспаться.

Два дня пролетели быстро. Вернее, даже обыденно-моментно. Купили плиту. Поставили. Как и планировали, испекли пирог с рыбой. Само собой, обновку немного обмыли. Вечером только присел посмотреть, что же еще такого запихали в говноящик, – уснул. С утра сходил в баню, где от души разогрелся. И на обратном пути даже позволил себе разговеться кружкой пивка. И снова уснул. Странно, но дома у матери засыпаю моментально в любом месте. Хоть в прихожей. Хоть на балконе. А у себя – ни в какую. Ворочаюсь.