Книга Волшебник. Набоков и счастье - Лили Зангане

Но к счастью, другие находили его английский просто превосходным. Когда в 1951 году вышел первый вариант книги «Память, говори», называвшийся «Убедительное доказательство», критик Моррис Бишоп написал своему другу В. Н.: «Некоторые твои фразы настолько хороши, что у меня почти что возникает эрекция – а в моем возрасте это, знаешь ли, немало».

Он умер, и через много лет после его смерти я пришла посмотреть на комнаты, в которых он жил.

На шестом этаже гостиницы «Монтрё-палас» женщина в ливрее отворила передо мной двери шестьдесят пятого номера. Смехотворно крошечная комнатка «с видом на озеро» под самой крышей. На балконе два железных стула и длинноногий столик, по-видимому поставленные, чтобы напомнить о знаменитой фотографии супругов Набоковых, играющих в шахматы. Все вещи совершенно новые. Позднее тем же утром Дмитрий объяснит мне, что спальня его матери была в шестьдесят третьем номере, а отца – в шестьдесят четвертом, а шестьдесят пятый номер служил кухней. Он показал мне текст, написанный через несколько недель после смерти отца: «Та чудесная конторка, за которой он начинал работать по утрам, исчезла. Однако осталась прислоненная к задним перильцам письменного стола репродукция L’Annunziazione [10] Фра Беато Анджелико, привезенная из Италии тетей Еленой, с суровым ангелом, объявляющим свою весть, преклонив колено». Глядя на эту картину, его отец написал фразу о рассекающих воздух радужных крыльях архангела Гавриила.

Желтый, зеленый, цвет индиго, фиолетовый, красный «был люб мне, взоры грея, всякий цвет», даже серый. Теперь я вижу его. Он сидит за письменным столом, вперив взор в картину Фра Анджелико, и в его уме возникают крылья Демона Вина – «длинные, черные в синих глазках крылья». И в глазах его словно застыла та «постоянная широкая улыбка». По правую руку лежат сложенные стопкой полдюжины каталожных карточек и два карандаша. Третьим он медленно и как бы растерянно выводит слова. Переходит от одного воображаемого кадра к другому, мысленно просматривает получающийся фильм, выписывает последовательность слов. Он работает по утрам за конторкой, потом делает перерыв на ланч, затем снова пишет до сумерек, сидя за столом или расположившись в стоящем рядом кожаном кресле. По вечерам он обычно не пишет, а вместе с Верой наблюдает закаты. Или же они играют в шахматы. В девять вечера он берется за чтение.

Летом он сочиняет рассказы. В это время на примыкающих к Монтрё холмах начинается охота, и его воображение воспаряет, подобно желтым крыльям белянки, называемой также солнечной бабочкой. Зимой он гуляет у матового зеркала Женевского озера и обдумывает то необыкновенное счастье, которым наделит пока никому не известных мечтателей в своих произведениях. Например, вот такое, изображенное им в письме к редактору «Бледного пламени»: «Я надеюсь, что Вы нырнете в книгу, как в голубоватую прорубь, задохнетесь, нырнете обратно и затем (примерно на с. 126) всплывете и покатитесь на санках домой, метафорически, ощущая, как по пути Вас достигают трепет и восхитительное тепло моих стратегически размещенных костров».

Глава IX Мелкие подробности счастья (В которой писатель демонстрирует свои литературные произведения, а читатель проливает на них свет комментариями)

Подробность (сущ.) – 1) изящно отточенные элементы произведений искусства; 2) секрет картин-открытий, заключенный в самих картинах; 3) вспышка чувств в набоковской вселенной.

И вот он пересек прозрачный океан изгнания, простился со своим детством, своим родным языком, своим отцом и увлеченно продолжал писать, обретая в этом счастье. Сочинительство превратилось для него в «отчет о… романе» со словом. Или в волшебный ковер-самолет, на котором можно носиться по небу или сидеть развалившись на белоснежных облаках и вожделенно рассматривать во всех подробностях все новые пейзажи.

Какими бы запутанными ни были истории, какими бы нелепыми ни казались сюжеты, в конечном счете мы видим, что все они работают на один и тот же эффект и все так или иначе связаны с авторским мировоззрением.

Среди вращающихся планет, на которых нет ничего невозможного, где живут бессмертные влюбленные, детали и подробности звучат заклинаниями. «Ласкайте детали!.. Божественные детали!»

Примеры деталей 1 («Лолита»)

«…На американскую глушь – лирическую, эпическую, трагическую, но никогда не похожую на Аркадию. Она прекрасна, душераздирающе прекрасна, эта глушь, и ей свойственна какая-то большеглазая, никем не воспетая, невинная покорность , которой уже нет у лаковых, крашеных, игрушечных швейцарских деревень и вдоволь прославленных Альп. Бесчисленные любовники лежали в обнимку, целуясь, на ровном газоне горных склонов Старого Света, на пружинистом, как дорогой матрац, мху, около удобного для пользования, гигиенического ручейка, на грубых скамьях под украшенными вензелями дубами и в столь многих лачугах под сенью столь многих буковых лесов. Но в американской глуши любитель вольного воздуха не найдет таких удобных возможностей предаться самому древнему из преступлений и забав. Ядовитые растения ожгут ягодицы его возлюбленной, безыменные насекомые в зад ужалят его; острые частицы лесного ковра уколют его в коленища, насекомые ужалят ее в коленки; и всюду кругом будет стоять непрерывный шорох потенциальных змей – что говорю, полувымерших драконов! – между тем как похожие на крохотных крабов семена хищных цветов прилепляются, в виде мерзкой изумрудной корки , равно и к черному носку на подвязке, и к белому неподтянутому носочку.

Немножко преувеличиваю. Как-то в летний полдень, чуть ниже границы распространения леса, где небесного оттенка соцветия (я бы их назвал шпорником) толпились вдоль журчащего горного потока, мы наконец нашли, Лолита и я, уединенное романтическое место , приблизительно в ста футах над перевалом, где мы оставили автомобиль. Склон казался неисхоженным. Последняя запыхавшаяся сосна остановилась для заслуженной передышки на скале, до которой долезла. Сурок свистнул, увидя нас, и исчез. Я разложил плед для Лолиты. Под ним тихо потрескивала травяная сушь. Киприда пришла и ушла».

...

Тут мы слышим коварнейший голос Гумберта Гумберта. Перед нами один из эпизодов путешествия по Америке длиной в двадцать семь тысяч миль. Остановка в глуши, чтобы «предаться самому древнему из преступлений и забав». Один из самых ослепительных фрагментов «Лолиты». Чтобы получить наилучшие результаты, его рекомендуется прочесть вслух. Слова будут проглатываться и целовать ваши губы. Звуки будут свинговать и скользить, как поток: elegaic – and – pastoral – and – faux-pastoral – and – lecherous – and – droll – and – dark – and – maniac – and – erotic.

Затем воспользуйтесь маленьким карманным микроскопом. Глядя в его окуляр, вы увидите слова, увеличенные до карикатурных размеров, окрашенные в игрушечно-светлые и ужасающе зеленые цвета или же отливающие всеми оттенками неба.

Для панорамного обзора лучше всего взять переносной телескоп. Установив его у себя на подоконнике, вы разглядите читательницу, развалившуюся в кресле и положившую ноги на маленькую скамеечку с мягким сиденьем. Подкрутив колесико и приблизив ее лицо, вы разглядите блуждающую влюбленную улыбку и часто мигающие карие глаза. Захваченная полетом фантазии автора, она водит указательным пальцем по строчкам. Это не кто иная, как я, рассказчица этой истории, пойманная в ловушку Гумбертова лабиринта образов, слушающая его хрипловатую любовную песнь о кружевной кайме на бедре Киприды. Я только-только открыла для себя россыпи литературных бриллиантов, как…