Книга (Не)Кулинарная книга. Писательская кухня на Бородинском поле - Татьяна Соломатина

Я кашу ничем не оборачиваю. Сама доходит. Зачем Полина Фроловна оборачивала? Возможно, чтобы каша долго оставалась горячей. Людей в доме много. Дед неизвестно когда из своей «будки» выйти соизволит.

Сколько воды и сколько крупы в вашу кашу? А на ваш глаз. И на ваш опыт. И смотря какая крупа. И ещё – на ваш вкус. Некоторые любят кашу спрессованным слитком. Иные – пожиже, вроде супчика. Чаще всего нормальные люди любят кашу нормальной консистенции. У меня как-то само собой и без замеров именно такая и получается. В общем, на упаковках написано. Но вы всё равно тренируйтесь, потому что на упаковках иногда полная ерунда написана. Потому что ну никак не может хватить на пять порций двести граммов крупы. Особенно – гречневой. Потому что гречневую кашу любят все. Её можно есть бесконечно! Вот, например, Николай Павлович Романов (Первый) очень любил гречневую кашу. Мог только её и есть. Ну, ещё и щи. Щи да каша. Каша да щи. Он вообще был аскет. И любил только русскую кухню. А из русской кухни – щи да кашу. Гречневую.

А к гречневой каше иногда полагается что? Какой-нибудь вкусный соус. Если закончился соус из «супа с историей», можно сделать соус из белых грибов.

Для соуса из белых грибов понадобятся белые грибы. Их можно собирать всё лето, падая на колени перед каждым обнаруженным в подмосковном лесу боровиком. Потому что они прекрасны, и удивительны, и особенны, и индивидуальны. И ещё много чего. Каждый найденный самостоятельно белый гриб – это экзистенциальный прорыв. Это пробуждение в геноме чего-то древнего, оттуда, из правильной здоровой первобытности. Рацио – это оттуда. Эмоцио – это оттуда. Ритуальность – это оттуда. Эстетика ритуальности рационально-эмоциональная эта наша вся – оттуда. Этот всплеск эндорфинов – оттуда. Всё лето хищно бродишь по подмосковному лесу. Чистишь тщательно, чтобы ни крошки лишней. Червивости огорчаешься как провалу премьеры книги. Сушишь любовно. А потом едешь в Карелию. А там белые грибы по пояс. Ни одного червивого. И на третьи сутки ты уже восседаешь посреди штабелей закопчённых у костра и подсушенных на печи белых грибов и с удивлением вспоминаешь, как падал ниц перед каждым в подмосковном лесу. Так и сидишь у ночного костра, под близкими северными небесами, смотришь на саркастично ухмыляющиеся звёзды и размышляешь над тем, как же так вышло, что ты своим чувствам, эмоциям и ощущениям не хозяин, а если думаешь, что хозяин – так природа над тобой обязательно посмеётся. И ладно бы только в виде белых грибов. Так что прими свою ничтожность, человек! И не выделывайся. Можешь рюмку водки выпить. Можешь кашу сварить. Можешь боровику поклониться. Книгу можешь прочитать. И даже написать. А выделываться и мнить себя – не надо. Не то чем больше мнение о себе – тем тяжче откат.

Да, накатывает такое иногда. Такое вот: «Что это? я падаю? у меня ноги подкашиваются… как тихо, спокойно и торжественно, совсем не так, как я бежал… не так, как мы бежали, кричали и дрались; совсем не так, как с озлобленными и испуганными лицами тащили друг у друга… совсем не так ползут облака по этому высокому бесконечному небу. Как же я не видал прежде этого высокого неба? И как я счастлив, что узнал его наконец. Да! всё пустое, всё обман, кроме этого бесконечного неба. Ничего нет, кроме его. Но и того даже нет, ничего нет, кроме тишины, успокоения. И слава Богу!..»[5]

В Северной Карелии небеса не так высоки, как над Аустерлицем. Почти макушка Земли. Мозг почти обнажён. Но чуешь так же. И потом, когда гаснет костёр и ты возвращаешься в своё мелкое человеческое сознание – опять и снова так же, как. Ничего нет. И неба тоже нет. «… ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего-то непонятного, но важнейшего!»[6] Добро пожаловать в наш дерьмовый мир обратно, нервный и желчный субъект! Делай свой грибной соус и не выделывайся, и не мни. Особенно если уже мягкое – так и не мни. Не смеши женщин и животных.

Замачиваем сушёные белые грибы на ночь. Я – в сливках. Думаю, это не слишком принципиально. Можете и в воде. Много лет моя семья сопротивлялась «кусочкам грибов», обожая грибной соус. Потому несколько лет назад я, обожающая именно «кусочки грибов», смирилась под давлением большинства. И поутру эти самые грибы растираю в миксере в пыль. С белым луком и зубчиком чеснока (не головкой!). Эту кашу – на подогретую сковороду, в растопленное сливочное масло. Слегка её обжарить. И залить сливками. Не отходить от сковороды. Тщательно помешивать. Не будете помешивать – и соус пригорит, и кухня вся заплёванная будет. Это как с финалом всех крем-супов. Сливок добавляете «по требованию». Соус не должен быть слишком густым. Если соуса много, то разогревая, добавляйте сливки. Непрерывно помешивая. Гречневую кашу в тарелках обильно поливаете этим соусом – и подаёте мужу, ребёнку, гостям и всем, кого любите. И даже те, кто вас не очень жаловал до сих пор – станет к вам относиться значительно лучше. Будет говорить после друзьям и приятелям: «Она конечно сука страшная и вообще на всю голову сильно ударенная пушечным ядром, то у неё ноги подкашиваются, то небо она в первый раз увидела, то вообще как начнёт нести, ещё, упаси черти, в рифму – хоть санитаров вызывай! – но гречневая каша с грибным соусом у неё отменная!»

И ещё немного о студенчестве. И аскетизме. Когда я дома совсем одна (дочь взрослая, а муж, к примеру, в командировке) – я полновластная хозяйка своей кухни.

Самодержавная хозяйка своей кухни, можно сказать. (Как написал Николай Александрович Романов – тот, который Второй и Последний, – при первой всеобъемлюще-толковой в Российской Империи переписи в графе род занятий: «Хозяин земли русской». Согласитесь, слово «хозяин» – хорошее слово. Он же не написал «владыка», не написал «собственник».) Когда я одна – хозяйство у меня не многие вкусы учитывает. Потому могу приготовить такое вот, простое, из примусова наследия. Беру сквороду. Ставлю на плиту. Наливаю в неё растительного масла. Достаю из холодильника элементарный кочан дубовой капусты. Нарезаю её, не слишком эстетствуя. Простые вещи иногда такие простые вещи! Острый нож и немножечко чувства голода. Шинкую – и в разогретое масло. Присаливаю чуть. Чуть перчу. Туда – щедро несколько жменей риса. Перемешиваю. Немного потомив в собственном капустном соку, заливаю кипятком. И ещё немного тушу. Примус называл это блюдо «ленивые голубцы». Конечно, можно добавить лук и морковь. Тушить в томатном соке. А если сезон и капуста юна, да ещё и стебли фасоли есть – это сказка! И при подаче это волшебство можно посыпать мелко нарубленной зеленью. Но тогда блюдо утрачивает свой истинный благородный аскетизм. А именно в этом его первозданная прелесть. И ещё в том, что когда Примус изготовлял его на одесской коммунальной кухне впервые, у нас с ним ничего, кроме нескольких жменей древнего риса и соли не было. Капусту он подрезал у Вечного Жида. Прогорклое подсолнечное масло – у Дворника Владимира. А молотый чёрный перец – на кухне Соседки Тоньки. Это было прекрасно тогда. И осталось прекрасным сейчас. Учитывая, что масло не прогорклое – вообще легко для пищеварения, просто в изготовлении и не вредно для фигуры. По моему глубочайшему убеждению каждый из нас просто обязан время от времени позволять себе роскошь аскетизма. Его даже иные императоры умели ценить. Вставали в пять утра. На кашу гречневую не фуфукали. А что имели свой пунктик, кто на бесконечной игре в солдатики и стотысячной реконструкции Бородинского сражения в честь двадцатипятилетия взятия Парижа (Гатчина, привет! Все мы родом из детства, Первый!), кто на излишнем фаталистическом смирении, порядочности и мягкости (Привет, Второй!) – так все они люди, все они человеки, и всего лишь, как и мы, рабы обстоятельств и окружающей действительности.