Книга Я и Софи Лорен - Вячеслав Верховский

И я кивнул.

Опустили мы кровать на эту площадь. Вот он Ленин. Вот она под ним. А вот и мы. Минуту постояли, как в почетном карауле, по бокам.

И тут Петя… Вот чего я от него не ожидал, так вот такого! Он как-то мне загадочно мигнул, нервно дернулся и произнес:

– Момент!

И не успел я осознать его «момент», он тут же приземлился на кровать, забросил ноги в неразутых башмаках. В общем, опрокинулся в кровать – и в момент (здесь Петя не соврал) под этим Лениным он тут же на боку и отключился!

Я с тоской подумал: это ж надо?! Еще подумают, что политический демарш.

А это ж самый центр, толпа народу. Ленин стоит, Петя лежит, ну и спит себе напропалую. Я его бужу, а он никак. Тормошу – а он не тормошится. Будоражу Петю по щеке…

Ломая руки, я, как безутешная вдова, мол, проснись ты, пробудись, мой ненаглядный! – хлопочу я. А этот ненаглядный, чтоб он сдох!

Я:

– Петя! – я уже: – Петруша! Посмотри, какое небо голубое! Ой, а люди! Петя, пробудись, какие люди!

И эти люди, здесь – случайные прохожие, нас, как по заказу, обступили, искренне мне выражая любопытство:

– Кто в кровати? Что случилось?

А что случилось? Петя и случился!

Ленин стоит, Петя лежит на боку. Я, что называется, страдаю. А, главное, что делать? Ну, тупик! Хоть валетом с ним ложись и подыхай!

Чувствую: сейчас придет милиция, я этим самым местом просто чую. Когда она нужна, когда нас грабят-убивают, – нет ее. «Спасите, помогите!» Нет ее! А когда здоровый крепкий сон, и без них спокойно можно обойтись – они как здрасьте!

Вот, я так и знал! Они идут! Два блюстителя порядка:

– Расступись!

И что же они видят?! Это ж песня! Ленин стоит, вот как его поставили, с тех пор… Ну и Петя отдыхает на кровати. Здесь же, вот, с ногами в башмаках.

– Так, а что здесь происходит? – чтоб разжиться.

Не знаю, чем от Пети пахло, это ж лето, но деньгами там не пахло, это факт!

– Так, повторяем, что здесь происходит? – любознательные.

И Петя отвечает. Бурным храпом. А он недаром по фамилии Сурепка, он растение. Там же не с кем говорить, к тому же спящим!

Те – ко мне. Ну, что мне им сказать, что Петя пьяный?! Петю загребут. И куда я с этой долбаной кроватью?!

И ничего умнее не найдя, я использую вовсю свою смекалку:

– Шел я через Ленина…

– Ну, шел…

– Тут я вижу: человек лежит на площади, человеку плохо, на асфальте. И чтоб он еще не простудился тут у нас, сбегал я домой, а я тут рядом, ну, и приволок ему кровать. Не верите? Мне нечего скрывать, смотрите сами: вот она кровать, вот лежащий – это он, а вот он я! – все сходилось! – Зато теперь он точно не простудится!

Сурепка в этом пекле весь взопрел. Но, спящий, отчего-то просветленный! Нам так не спать! А может, что-то снилось…

Они видят – правда, я не вру: в наличии кровать, Сурепка, я. Они встряхнули головами, будто отгоняя наваждение. Жара дикая, но и милиция – она же не домашняя:

– Вы что, оба-два больные-нездоровые? – поинтересовались без затей.

А милиции у нас нельзя перечить, ну, никак, и я милиции ответил положительно:

– Мы – да!

Авторитетно так ее заверил.

И они брезгливо отошли. Толпа сама собою рассосалась. Ленин стоит, прямо под этим Лениным с рукой стоит кровать, а на ней без задних ног лежит калачиком… Ну и удружил ты мне, Сурепка!

Я вдовой при нем работаю вовсю. Уже качаю ту кровать, а он никак. И тут я понял: я же Петю – убаюкиваю!

Ситуация – врагу не пожелаешь!

Вдруг я вижу, вот оно! Семенит оно, мое спасение! Мой друг, с которым мы учились в прошлом времени, а друзья познаются в беде. Но о беде он… Нет, пока что не догадывается. Я, что есть мочи:

– Зеликсон! – кричу. – Сюда!

А он хороший чем? Он всем хороший. Вот только он своей фамилии стесняется, он своей фамилии робеет, потому что он у нас такой… Судите сами: Донецк, шахтерская столица, Зеликсон…

Я:

– Зеликсон! – я: – Зеликсо-оон!

А кроме шантажа мне ничего уже не оставалось!

Побледнел и прибежал, чтоб только тихо. Оглянулся и сконфузился. Он уже на все готовый, только чтобы я его не «Зеликсон». Я понял: этот – у меня уже в кармане…

Итак, мы, кажется, уже сгруппировались: Ленин, Петя, я и Зеликсон. Как невольник собственной фамилии. И Зеликсон интересуется Сурепкой:

– А это что за человек лежит в кровати?

– Так, он уже не человек, не отвлекайся! – говорю. – А теперь подняли! – вместе с Петей.

– С НИМ?!

– Нет, – отшутился я, – с тобой! – А он такой по росту коротышка, Зеликсон, ну а Петя – это просто глыба…

– Та как же мы его… Мы же от земли не отдерем!

Я:

– ЗЕЛИКСОН! – форсируя по звуку. Чтобы стало достоянием народа…

Ох, он сразу оказался расторопный! Мы впряглись в кровать через секунду. Оторвали от земли. Не сговариваясь, ахнули. Жилы вздулись, будто реки перед паводком, весной. Мы тут же постарели – и пошли. Я, как всегда, стараюсь впереди. А Зеликсон, он сзади убивается…

Как говорится, жизнь прекрасна, невзирая. А взирая, – это просто ужас! И Зеликсон тому живой пример. Такого наш Донецк еще не видел!..

Метров триста мы освоили за час. Зеликсон, он как-то сразу быстро выдохся. На светофор мы попытались пробежать, чтоб успеть. Рысью на последнем издыхании. Пружины под Сурепкою спружинили, и, подброшенный, он выпал на дорогу.

Господи, за что?! А сам не знаю! На дороге сразу пробка, все обросло машинами в момент. Начали Сурепку мы укладывать. Я ноги Пети, предположим, уложил, а вот голова Петра Сурепки… Из худосочных ручек Зеликсона она все время выпадала, не укладывалась.

Наконец, с трудом, мы погрузили. И при этом груз наш – не проснулся!

Путь ко мне казался бесконечным…

Вот он, наконец, и мой подъезд. Но злоключенья наши не кончаются. Кровать – в подъезд, мы так ее, мы сяк – она никак. У нее непроходимость, в общем, полная. От Зеликсона на лице одни глаза. Ой, куда ж его втравили?! Это ж надо?!

Я из последних сил ему скомандовал:

– Так, ставим на попа! А ну, немедленно!

Сурепка съехал самосъездом, будто с горки: оп! – он потягусеньки и, надо же, проснулся! На Зеликсона лучше было не смотреть. Я и не глянул. И он тут же испарился. Ну и друг!..

И мы уже с Петром, изрядно отдохнувшим, поперли на восьмой этаж (у нас без лифта: лифт у нас украли).

Еще на подступах к квартире, поднимаю голову – и вижу: поджидают! Нарисовались в лестничном проеме мои предки. Они готовы были ко всему, но не к такой кровати. Не к такой же! Что превышала все разумные пределы…