Книга Мефодий Буслаев. Ожерелье дриады - Дмитрий Емец

Багров молча тер отшибленную голень. Обычно сонная, Бэтлавыглядела окончательно проснувшейся. Даже глаза ее, всегда полузакрытые,утопавшие в подушках щек, стали больше и шире.

– Ты считаешь, что любишь, – продолжала она снапором. – Но что такое «любить» – не знаешь и сам. Можешь ли ты честносказать, что не ищешь своих удовольствий? Не раздражаешься, готов приниматьчеловека и в болезни, и в дурном настроении, готов бесконечно терпеть? Прощатьнесовершенство, ошибки, недостатки? Некрасивость, появляющиеся морщины,портящиеся постепенно зубы? Всегда отдавать, ничего не получая взамен? Любовь –это бесконечные мелкие жертвы. Крупные жертвы от тебя будут требовать редко, авот мелкие – каждую секунду. И если ты к ним не готов, не готов и к любви.Назови свое чувство как-нибудь иначе и не пачкай хорошего слова. Оно и таксейчас испачкано вконец.

– Хватит мне извилины полоскать! Сложно всекак-то! – с досадой сказал Матвей.

Он прикинул, что если каждая валькирия навестит его хотя быпо разу, чтобы поговорить про любовь и человечность, то конец недели онвстретит в гипсе.

– Если тебе сложно, то валькирия-одиночка не для тебя!Найди себе губастую вешалку для дамского белья и всю жизнь объясняй ей, чтослово «мозги» не пишется через «а». Когда объяснишь – выкинь эту вешалку какслишком умную и найди другую, которая даже и читать не умеет. Ее можно будетобучать вдвое дольше! А губы в другой раз не распускай! Захочется поцеловатьвалькирию – возьми в рот носок и пожуй! Всякую романтику убивает навылет…Отжимания и холодный душ тоже могут помочь, – последнее Бэтла посоветоваласмягчившимся голосом.

Багров почувствовал это и улыбнулся.

– Душ у нас не предусмотрен. Разве что из ведраобливаться, – заметил он.

– Из ведра даже лучше! И вообще, мой тебе совет: неверь своему телу! Его чувствам, инстинктам, желаниям, лени, голоду, усталости.Тело – это ленивая, сонная, бестолковая, тормозящая и предательская дрянь! Все,что оно говорит и желает, – ложь. Возьми его за горло, или оно возьмет загорло тебя. И, взяв, не пожалеет. И не думай, что ты первый наступаешь на этиграбли. Каждая валькирия и каждый оруженосец когда-нибудь сталкивались с чем-топодобным.

Бэтла сказала это с болью, кривясь ртом, будто отдиралаприлипший к ране старый пластырь.

– Что? Все? – усомнился Матвей.

– Поверь: каждый икаждая! Просто вникни раз и навсегда,что любая романтика поцелуйного слюнообмена не для тебя. Прогулки под лунойтоже, если, конечно, ты не крадешься снимать часового. Отруби даже саму мысль оличном счастье! Если уж закрывать двери, то крепко и навсегда, не оставляящелей. Тут что-нибудь одно: или служить свету или курить бамбук. Ясно?

Матвей не то кивнул, не то дернул головой. Разумом он готовбыл это принять, а сердцем нет. Когда же сердце не готово усвоить истину, разумможет зудеть сколько угодно. Его не услышат.

– Глупо все. Она же искренно служила свету! Увлекласьсамую малость, и то по моей вине. И теперь вот бегает, кости зарывает – за что?Неужели заслужила? Нечестно, – сказал Багров с обидой.

Бэтла протянула руку и без церемоний постучала костяшками поего лбу.

– Неправильно мыслишь! Будь она просто девушка с улицыи продавай в магазине зонтики – ничего бы не случилось. Целуйся сколько хочешьи только передние зубы не сломай. Но она взяла копье света, и ееответственность сразу возросла в тысячи раз. То, что для твоей совести пылинка,для ее совести – валун. То, что для тебя глупая ошибка, – для неепреступление. Она – валькирия-одиночка!

Багров оглянулся на волчицу. Та терзала колбасу, заглатываянепрожеванные куски. Собственная уникальность, похоже, мало ее заботила. Бэтласидела на корточках и, разглядывая волчицу, о чем-то думала.

– Когда я училась в шестом классе, мы пошли впоход, – вспомнила она. – Каждый пер свои вещи и какую-то частьобщих. Мальчишки тащили самое тяжелое – котел и две здоровенные палатки. У меняже в рюкзаке лежала часть общей еды. Как сейчас помню: плавленые сырки, двебуханки «Бородинского» и пакета три шоколадных конфет… Это было невыносимо:нести и не иметь право ничего съесть! Я мучилась, потела, терзалась, какникогда в жизни. Точно в масле меня варили. Под конец я умоляла, чтобы мне далинести котел, или палатки, или лопату, – только бы отобрали эти проклятыеконфеты. А Томка, например, запросто смогла бы нести рюкзак, полный еды, а вотна хорошие боксерские перчатки, капы и шлем у нее не хватило бы беспристрастия– жабеныш бы задушил.

Багров, недоумевая, посмотрел на нее.

– Ты это к чему? – спросил он.

– К тому, что каждый борется со своими тараканами. Япотом часто вспоминала этот случай, когда мне было тяжело. Кому свет можетдоверить свою силу, как не тем, кто способен ограничить себя и не стать жертвойэтой силы? Все другие ненадежны. Понял?

– Я тупой, – буркнул Багров, которому в данномслучае невыгодно было проявлять себя понятливым.

Оруженосец Бэтлы хлопнул его по спине. Вроде как дружелюбно,но одновременно и с предупреждением.

– Я тоже тупой, и поэтому представляю себе все просто.В магазин любишь ходить? Замечал: если просто отвертку покупаешь – служитдолго. А если решишь выпендриться и купишь что-то комбинированное, скажем,отвертку с фонарем и плоскогубцами – через два дня окажется на помойке. Так илюди. Пока ты просто молоток – ты служишь. Но как только захочешь бытьодновременно шилом или миксером – ты труп.

«И этот зануда! Спелись!» – подумал Багров.

Их слова сверлили Матвею мозг. Как бы ему хотелось, чтобыИрка стала его собственностью, чтобы не делить ее со светом. Но, увы, это былоневозможно. Чем больше он пытался выгрызть ее для себя, тем сильнее все портил.Последнее же время ощущал себя Иванушкой-дурачком, только что спалившимлягушачью шкурку Василисы, а заодно ее гражданский паспорт и трудовую книжку.

– Я бы не сказал, что ты так уж усердно служишь свету!Бродишь по городу, деревья рассматриваешь, на тучки зеваешь. Ну размажешь поройкомиссионера-другого, только и всего, – сказал он, желая кольнуть Бэтлу.

– Когда тебе больно, пни кого-нибудь – появитсякомпания, с кем поплакать, – сквозь зубы проворчал оруженосец.

– Не злись! – сказала Бэтла.