Книга Самая лёгкая лодка в мире - Юрий Иосифович Коваль

ласточку, к которой приделали верблюжьи горбы.

— Балласт, — говорил капитан, пиная рюкзаки кулаками. — Загружай ими корму. Лодка будет устойчивей.

Я послушно перетаскивал рюкзаки с места на место, а капитан разводил руками, повторяя одно слово:

— Балласт.

Как-то незаметно он и вправду взял в руки капитанскую власть. Он командовал, а я перекладывал.

Из пелены дождя на берег вышла корова. Она остановилась в двух шагах от лодки и стала разглядывать нас.

— Куда? — закричал капитан, пугая корову удочкой.

Не разевая своей мокрой и жующей бегемотской пасти, корова заревела: «Ммммммммммммммммммммммммммммммммммм…»

«Нннннннннннннннннннннннннннннннн…» — поддержали комары.

— Садись же скорей! — кричал я капитану, который все мыкался по берегу.

Подымая со дна вóлны мути, капитан взобрался в лодку. «Одуванчик» шатался и приседал под невиданным грузом.

— Руби концы! — скомандовал капитан, и я взял весло.

За первой коровой на берег вышла вторая, а за нею и все стадо. Обмахивая нас хвостами, коровы одна за другой входили в воду, и скоро весь залив был заполнен коровами. Капитан пугал их удочкой, но тупо глядели они на фотографа-профессионала и всасывали озеро, утоляя свою непомерную коровью жажду.

Я оттолкнулся веслом от берега, и «Одуванчик» отправился наконец в плаванье… Увидев нас плывущими, какая-то комолая чернушка замычала, другая подхватила, и вот уже все стадо ревело в нашу честь, и под этот рев, лавируя между крупными рогатыми скалами, мы выплыли из Коровьего залива на Большую Воду.

Неуютно оказалось на Большой Воде. Здесь бродили холодные волны. Серый северный ветер заворачивал нос «Одуванчика», а дождь хлестал сильней и казался мокрее.

Нос лодки зарывался в воду, и я орудовал веслом пугливо, неуверенно. Казалось, достаточно одного неудачного гребка, и лодка пойдет ко дну.

— Мы перегружены, — сообщил с носа фотокапитан. — Надо бы высадить кого-нибудь на берег. «Одуванчику» будет легче.

— Кого это — кого-нибудь?

— Ну, кого-нибудь из нас. Или меня, или тебя.

— Как это — высадить меня?

— Ты меня не понял. Я сказал: высадить временно. Понимаешь? Временно, пока не уляжется волна. А потом снова всадить. Один пока бы вел лодку, а другой по берегу прошелся. Понимаешь?

— Понимаю. Только хоть тебя и избрали капитаном, ты особенно руками не махай. Высаживайся на берег сам. Понимаешь?

Капитан не ответил, и вопрос этот угас.

Впрочем, и до берегов-то было уже далеко. Хоть и греб я плохо, а мы уже плыли по самой середине озера. Коровий залив остался позади, а Москва со всеми своими Кларами и милиционерами-художниками еще дальше.

Перегруженные и робкие, мы были одни среди серых волн и каждую секунду могли остаться здесь навеки.

«Одуванчик» понял, что мы перепугались, и старался, как мог. Он перепрыгивал с волны на волну, уворачивался от самых опасных. Он был терпелив и покорен, как Конек-Горбунок.

Заметив эту ловкость и терпение лодки, я поуспокоился, заработал веслом веселей. Вначале я думал, что это я ударами весла двигаю лодку. Но «Одуванчик» сам летел вперед, а я должен был только поддавать жару веслом, веселить свою лодку и аплодировать ей.

Вот волна набегала на нас, вырастала перед носом, но «Одуванчик» легко взлетал на ее вершину, а я хлопал волну веслом по спине — «Катись дальше!».

Тут являлась новая волна, сердитая и седая. Она грубо наваливалась, но «Одуванчик» увертывался, и я хлопал волну по спине — «Катись дальше!».

Скоро мы приблизились к другому берегу. Не было видно на нем ни дома, ни души, только одинокие столбы чернели на посветлевшем небе.

Здесь и вправду дождик уже перестал.

Откуда-то из-за пригорка на берег вышла лошадь. Верхом на ней сидел человек, слишком уж толстый для верховой езды. Около столба лошадь остановилась, и всадник вдруг на глазах раздвоился, превратился в двух человек — большого и маленького. Маленький побежал по берегу к лесу, а большой крикнул:

— Эй, на катере! Спичек нету?

— Разве ж это катер? — сказал я, подгребая к берегу. — Это лодка, самая легкая в мире. Назвал бы еще баржей.

Мы вылезли на берег. Всадник сидел на травке, а лошадь привязана была к столбу. На боку у лошади висела табличка, на которой нарисован был череп, пронзенный молнией. Вокруг черепа вилась надпись:

              «НЕ ВЛЕЗАЙ — УБЬЕТ!»

Глава III

Череп, разбитый молнией

Привязав нос «Одуванчика» к раките, я вылез на берег и хотел было присесть рядом со всадником, как он сказал:

— Трава сырая. На вот, подстели.

Из черной хозяйственной сумки он вытянул табличку с черепом и надписью «Не влезай — убьет!» и протянул мне. Потом достал еще одну, отдал капитану. Сам он, по-видимому, тоже сидел на табличке «Не влезай — убьет!».

Мы уселись на черепа, и всадник протянул мне свою твердую, как лодочное весло, руку.

— Натолий, — сказал он.

Почтительно пожавши весло, мы познакомились, закурили. Натолий внимательно разглядывал нас.

— Веслаетесь? — спросил он, начиная разговор…

— Веслаемся, — согласился я. — Веслами гребем…

— А я обколачиваю, — сказал Натолий. — Да вот погода сегодня…

Мы с капитаном дружно кивнули, соглашаясь, что погода — никуда, и я невольно подумал, что странная собралась на берегу компания — двое веслаются, один обколачивает.

— А что вы обколачиваете? — спросил капитан.

— Столбы, чего же еще. Вон табличками с черепушкой. — И Натолий кивнул на то, на чем мы сидели.

— Это специальность у вас такая, обколачивать?

— Специальность у нас монтер. Вначале столбы ставим, потом линию тянем, а уж в конце обколачиваем. Не влезай, мол, на столб, а то током дернет.

— Неужели на каждый столб табличка? — спросил капитан.

— Через раз, — пояснил Натолий. — На первом столбу он прочтет — на второй уже не полезет. Ну а пока до третьего дойдет, может и позабыть, что написано. Возьмет да и полезет на столб. Так что на третьем опять приколачиваем.

— Да неужели есть такие люди, которые на столбы лазят? — наивно спросил капитан.

— Бывают.

— Да чего ему там делать-то, на столбе?

— А ничего, — сказал Натолий. — Залезет и сидит.

Капитан искоса глянул на столбы, стоящие вдоль берега, — не сидит ли кто? Но пусто было на столбах, только на пятом или шестом от нас сидела ворона. Заметив, что мы глядим на нее, ворона неуклюже вспорхнула и полетела над озером.

— Сами-то нездешние, что ли? — спросил Натолий.

— Из Москвы.

— То-то я гляжу — нездешние плывут. Вид у вас, что ли, такой, нездешний?

— Вид, наверно, — согласился я и глянул искоса на капитана. Ничего, абсолютно ничего здешнего не было в его виде. И взгляд какой-то нездешний, и вельветовые неуместные брюки.