Книга Современная румынская пьеса - Лучия Деметриус

Лицемерие, я говорю тебе. На войне с подобными никому не нужными речами можно было десять раз погибнуть. Сплошной мрак! Хочешь знать мое мнение? На твоем месте я начал бы все сначала. И я тебе дам еще один совет, если позволишь… Радуйся, что я обращаюсь на «ты» — к тебе и к твоей сестре. Я очень редко веду себя запросто с кем бы то ни было — лишь тогда, когда я чувствую себя непринужденно; за подобное удовольствие я обычно расплачиваюсь, понимаешь?.. Очень щедро расплачиваюсь, потому что это единственный случай, когда я могу не быть настороже… Так вот, парень, те, кто находятся в такие минуты рядом со мной, могут этим воспользоваться. Понятно тебе, парень?.. Радуйся, что я тебе «тыкаю» и делаю тебе предложения, даже если ты воспринимаешь их как двусмысленные, вот так-то… (Смеется, побуждая Петре тоже рассмеяться.) И слушай, что я тебе говорю, а то повторять не стану… Будь себе на уме, парень…

Напряженная пауза. Во время монолога Ониги Марку стоял с опущенной головой, настороженный, все больше страдая от каждого «жестокого» слова Ониги. Он несколько раз пытался вмешаться — с искаженным от боли лицом, — но передумывал, понимая, что его не послушают.

П е т р е (сразу раскованный). Хорошо… (Тоже смеется.) Попробую, вот так-то… Попробую, старик!..

О н и г а (несколько растерявшись от развязности Петре, но примирительным тоном). Вот-вот…

П е т р е. И все же я хотел бы задать вам еще один вопрос… Можно?

О н и г а. Пожалуйста, любой…

П е т р е. Откровенно?

О н и г а. А как же иначе?

П е т р е. Почему вы послали маму в центр за выпивкой?..

О н и г а. Она сказала, что это ей доставит удовольствие.

П е т р е (менее «свирепо»). Тем не менее…

О н и г а (чувствуя себя хозяином положения). Внесем ясность, юноша. Я не люблю условностей, ненавижу ложь, и в этом отношении мы с тобой похожи. Она сказала, что ей это доставит удовольствие. И никаких сомнений быть не может, как бы я на это ни смотрел. Ей доставит удовольствие пойти за виски, мне доставит удовольствие выпить рюмку. Не хотела — могла бы не ходить.

П е т р е. И вы послали бы меня или Меланию?

О н и г а. Возможно…

П е т р е. Или, может, отца…

О н и г а. Или мы пошли бы с тобой на пару…

П е т р е. Исключено… Вы мне были бы неприятны…

Внезапное молчание.

О н и г а. Вот оно что?.. (Хлопает себя по протезу.) Дело в этой доске? (Пауза.) Знаешь, иной раз я вынужден ее смазывать… Специальным маслом… Это не самое лучшее времяпрепровождение, но ничего не поделаешь… Будь ты моим сыном, ты наверняка старался бы избавить меня от этого нелепого занятия… (Пауза, смеется.) Думаю, с твоей чувствительностью ты приходил бы ночью, тайком, когда я сплю. (Снова хлопает себя по протезу.) Это благороднее дерево… Из ценных пород. Знаешь, сколько курительных трубок можно было бы из него сделать… (Пауза.) Да, я думаю, что протез скрипел бы, если бы мы пошли вместе… Да, точно, скрипел бы… (Пауза, невесело смеется.) Я его давно, очень давно не смазывал… (Смотрит на Меланию, затем на Петре.) Знаешь, юноша, ты мне нравишься… У тебя острый, беспощадный взгляд, который меня будоражит, бросает в дрожь, честное слово!.. И я люблю чувствовать, что меня не щадят… Так я приучен с самого раннего… (Устало машет рукой.) Если б кое-что из моих шуток до тебя дошло… (Пауза.) Я очень хотел поглядеть на вас… Много лет откладывал встречу. Собственно говоря, зачем спешить, рассуждал я, в конце концов все равно придется увидеться… Не правда ли?.. (Пауза.) Не думай, что я возлагал какие-либо надежды на эту встречу, не думай, что я надеялся найти у вас понимание… (Холодно.) Просто мне было любопытно… И вот я приехал… Приехал, да. (Смотрит на Петре.) Что касается тебя, у меня почти-не было сомнений. Я знал, как ты будешь себя вести. Каким образом выразишь мне свое недоверие.

П е т р е. Недоверие? Я?

О н и г а. У тебя вызывает недоверие все, что связано со мной… Мое прошлое, настоящее… (Спокойнее.) Послушай, мальчик, кого ты из себя строишь?.. По какому праву ты нас судишь?..

П е т р е. Я не судил вас… Во всяком случае, не «вас» во множественном числе, как вы сейчас пытаетесь мне внушить…

О н и г а (будто не слышал последней реплики). Как легко ты, с высоты настоящего, ставишь оценки. Выставлять оценки нам… По какому праву?

П е т р е (раздраженно). Я никому не ставил оценок… Пожалуйста, без инсинуаций…

О н и г а (продолжает). Ставить оценки за то, что мы делали в прошлом… Послушай, парень, откуда тебе знать, что тогда происходило? Когда мы начали строить. Фашисты, железногвардейцы, кулаки, помещики… И все было в их руках… Деньги, мука, кукуруза, сахар и другие виды оружия, — ведь тогда все эти продукты питания служили им оружием против нас… И это было крайне опасное оружие… И мы должны были убеждать только словом и делами… Конечно, мы могли бы добиться и большего… Но в тех условиях… И я… И у меня… думаешь, было тогда время судить о своих действиях, руководствуясь твоими нынешними сентиментальными кодексами? Увязать в разных сентиментальных сиропах, когда люди сидели со всем скарбом у свежевырытых котлованов и ждали вселения в дом, проект которого не был еще нанесен на кальку? А враги на каждом шагу занимались саботажем. Конечно, порою я вел себя жестоко, никого не щадил, даже твоего отца, так же как и себя самого. (Тяжело дышит.) Почему, думаешь, я не женился?.. Почему не нашел себе девушку по душе?.. Почему у меня нет детей?.. (Стучит кулаком по столу.) И не надо злиться, что я тогда не помог твоему отцу… Не помог, потому что не имел права помочь ему, так было написано в наших законах, в законах коммунистов… Мы — в последнюю очередь… И он это понял… Должен был понять. В то время слово «должен» употреблялось чаще, чем сейчас… И вот что я тебе еще скажу… Я тогда пребывал в таком состоянии… что если бы твой отец, если бы мой друг… не понял этого… если бы он не мог доказать кому бы то ни было, да хотя бы и мне, свою способность понять, что мы не имеем права оказывать друг другу такого рода помощь… если бы он не смог понять… (Тяжело дышит.) Но он понял, да… понял… У него не было иного выхода, и он понял. (Внимательно смотрит на Петре.) Хорошо, если бы ты хоть что-нибудь понимал. (Молчание, затем неожиданно обращается к Марку.) Знаешь, что меня привлекает в Петре? Он темпераментный собеседник, вызывает во мне прилив энергии…

П е т р е  поворачивается и выходит.