Книга Дневник незначительного лица - Георг Гроссмит

— Помолвка с этой Дейзи тем уж хороша, что мальчик, кажется, весь день ходит довольный. Это меня примиряет с тем, что, признаюсь, мне кажется опрометчивой помолвкой.

Мы с Кэрри весь вечер рассуждали на эту тему, и оба пришли к выводу, что не всегда ранняя помолвка влечет за собой несчастливый брак. Милая моя Кэрри мне напомнила, что мы и сами рано поженились и, если не считать нескольких мелких недоразумений, живем в мире и согласии. Невольно я подумал (и ей сказал), что добрая половина жизненных радостей есть следствие тех мелких лишений и передряг, какие на заре семейной жизни выпадают нам на долю. Эти лишения обыкновенно происходят от недостатка средств и часто только тесней сближают любящие пары.

Кэрри восхитилось тем, как я умею рассуждать, и сказала, что я у нее прямо философ.

Кто из нас без суетности, и, должен признаться, я был польщен этим комплиментом Кэрри. Я не претендую на тонкий слог, но зато, по-моему, обладаю способностью выражать свои мысли просто и доступно. Часов в девять, к нашему удивлению, ввалился Люпин, с диким блуждающим взором, и загробным тоном, который, признаюсь, мне показался несколько наигранным, спросил:

— Есть в этом доме коньяк?

Я ответил:

— Нет. Но есть немного виски.

И Люпин, к ужасу моему, залпом выпил чуть не целый стакан неразбавленного виски.

Мы все трое сидели и читали в мертвом молчании до десяти часов, покуда Кэрри не встала, чтобы идти спать. Она спросила у Люпина:

— Надеюсь, Дейзи здорова?

Люпин, с тем притворным безразличием, какому обучился, видимо, у «Комедиантов Холлоуэя», ответил ей:

— A-а, Дейзи? Ты разумеешь — мисс Матлар. Не знаю, здорова она или нет, но впредь попросил бы никогда не упоминать это имя в моем присутствии.

Глава XI

Нас потчуют подражаньем Ирвингу. Знакомство с мистером Паджем. Пренеприятный человек. Ужасно раздражает мистер Бульвер-Сеттер

20 НОЯБРЯ.

День целый не видел Люпина. По сходной цене приобрел адресную книгу. Весь вечер из нее выписывал фамилии и адреса друзей и знакомых. Матларов, натурально, выписывать не стал.

21 НОЯБРЯ.

Люпин вечером заглянул на несколько минут. Он попросил глоточек коньяку с небрежным видом, который показался мне наигранным и не произвел эффекта. Я сказал:

— Мальчик мой, коньяка у меня нет, а если бы и был, не думаю, что я стал бы тебе его подносить…

Люпин сказал:

— Ладно, пойду туда, где поднесут, — и удалился. Кэрри встала на сторону мальчишки, и весь остаток вечера прошел в пренеприятных пререканиях, причем слова «Дейзи» и «Матлар» были произносимы тысячекратно.

22 НОЯБРЯ.

Вечером зашли Тамм и Туттерс. Пришел и Люпин, и привел с собой своего друга, мистера Бульвер-Сеттера — из «Комедиантов Холлоуэя», — это тот самый, который был у нас на приеме и еще сломал наш маленький столик. Должен с удовлетворением отметить, что о Дейзи Матлар не было сказано ни слова. Разговором почти полностью завладел молодой человек Сеттер, который не только с виду вылитый мистер Ирвинг, но, кажется, вообразил себя этим прославленным артистом[2]. Должен сказать, он нас потешил несколькими шикарными подражаниями ему. Поскольку, когда настало время ужина, он не выказал ни малейшего поползновения уйти, я сказал:

— Если угодно, мистер Сеттер, вы можете остаться и разделить с нами, что Бог послал. Прошу.

Он ответил:

— О! благодарю вас. Но только, пожалуйста, называйте меня Бульвер-Сеттер. Это двойная фамилия. Сеттеров на свете пруд пруди, и вы уж, пожалуйста, меня называйте Бульвер-Сеттер.

Мистер Бульвер-Сеттер за ужином

В продолжение всего ужина изображал он Ирвинга. Он сполз со стула, так что чуть не уткнулся подбородком в скатерть, дважды он лягнул Кэрри под столом, он опрокинул свою рюмку, пролил вино, он неучтиво размахивал ножом прямо под носом у Тамма. Наевшись, он вытянул ноги на каминной решетке и стал сыпать цитатами из пьес, — для меня это китайская грамота, — не раз пинал каминные приборы, производя дикий грохот — а у бедной Кэрри и без того болела голова.

Уходя, он, к удивлению нашему, сказал:

— Завтра я опять приду и прихвачу с собой мой Ирвинговский грим.

Тамм и Туттерс объявили, что им очень хочется на это поглядеть и мол завтра они тоже будут. Невольно я подумал, что дальше ехать некуда, теперь, пожалуй, им ничего другого не остается, как только самим давать вечера в моем доме. Однако же, как мудро заметила Кэрри: «Тут уж на все пойдешь, лапка, лишь бы Люпин забыл эту свою Дейзи Матлар».

23 НОЯБРЯ.

Вечером Туттерс явился рано. Тамм пришел чуть позже и, не спросясь, привел с собой толстого и пошлого с виду господина, Паджа по фамилии, который состоит, кажется, весь из сплошных усов. Тамм и не подумал просить извинения ни у меня, ни у Кэрри, только объяснил, что Падж желает поглядеть, как изображают Ирвинга, на что Падж сказал:

— Так точно, — и кроме этих слов он за весь вечер, собственно, не проронил ни звука. Пришел Люпин, кажется, в куда более бодром духе. Мистер Бульвер-Сеттер явился вместе с ним, но тотчас поднялся наверх — готовиться. Через полчаса Люпин удалился из гостиной, через несколько минут вернулся и объявил:

— Мистер Генри Ирвинг.

Должен признаться, все мы были просто потрясены. Никогда не видывал я такого сходства. Просто поразительно. Единственный, кто, кажется, остался невозмутим, был этот Падж. Он занял самое лучшее наше кресло и дымил над камином какой-то гнусной трубкой. Немного погодя я сказал:

— А отчего актеры всегда ходят с такими длинными волосами?

Без секунды промедления Кэрри отвечала:

— У мистера Волоса волосы не длинные.

Ох, как мы хохотали, все, кроме мистера Сеттера, который проговорил эдаким снисходительным тоном:

— Шутка весьма удачна, миссис Путер, хотя и не вполне нова.

Я это счел наглостью и заявил:

— Полагаю, мистер Сеттер…

Мистер Падж

Но он перебил меня:

— Мистер Бульвер-Сеттер, с вашего разрешения, — и тут у меня совершенно вылетело из головы, что я хотел ему сказать. Во время ужина мистер Бульвер-Сеттер, изображая Ирвинга, снова никому не давал рта раскрыть, и мы с Кэрри пришли к заключению оба, что даже и подражание Ирвингу должно иметь пределы. После ужина мистер Бульвер-Сеттер в своей роли Ирвинга совсем разбушевался, вдруг схватил Тамма за шиворот и, — случайно, разумеется, — до крови расцарапал ему ногтем шею. Тамм, конечно, рассердился, но этот Падж, который отклонил нашу скромную трапезу, дабы не расставаться с лучшим нашим креслом, при этом печальном недоразумении разразился совершенно неприличным хохотом. Меня так раздосадовало поведение Паджа, что я ему заметил: