Книга Первое дело Мегрэ - Жорж Сименон

– Говорят, как-то попробовали было поручить ему кое-что… А он заклятый игрок… И теперь еще все время торчит на бегах. Ходят слухи, что он что-то сотворил с чеками или векселями, не знаю… Тесть с ним даже поссорился.

Впоследствии Мегрэ познакомился с особняком на авеню Де Булонь, одним из самых уродливых и претенциозных во всем Париже, со средневековыми башенками и витражами. Он увидел также портрет старика – восковое лицо с точеными чертами, длинные седые бакенбарды, наглухо застегнутый сюртук, из-под которого по обе стороны черного галстука выглядывают две узкие белые полоски жилета.

Если бы он был лучше осведомлен о жизни парижского света, ему было бы известно, что старик Бальтазар завещал свой особняк со всеми картинами, которые он собрал, государству. Он хотел, чтобы дом его был превращен в музей. Тогда это вызвало немало толков.

Более года эксперты вели ожесточенные споры, и дело кончилось тем, что государство в конце концов отказалось от завещанного имущества, так как в большинстве своем полотна оказались поддельными.

Потом Мегрэ увидел и портрет дочери: седые волосы, собранные на затылке в пучок, профиль «под императрицу Евгению», лицо такое же холодное, как у основателя кофейной династии.

Что же касается Фелисьена Жандро, то Мегрэ уже имел случай видеть и его нафабренные усы, и светлые гетры, и палку с золотым набалдашником.

– Говорят, старик ненавидел всю свою семью – и сына, и зятя, и господина Ришара, признавал лишь дочку да внучку. Он вбил себе в голову, что только эти две особы принадлежали к его роду, и оставил завещание, в котором сам черт ногу сломит. Мосье Бракеман может подтвердить.

– Кто такой мосье Бракеман?

– Его нотариус. Ему тоже лет под восемьдесят. Все его боятся, потому что ему одному все известно.

– Что именно?

– А я почем знаю? Все должно открыться, когда мадемуазель Лиз исполнится двадцать один год. Вот почему они так бесятся. А мне все равно: я ни за того, ни за другого. Если бы я только захотела… Его вдруг осенило.

– Мосье Ришар?.. – сказал Мегрэ, вступая в игру.

– Уж как он увивался вокруг меня. А я ему напрямик заявила: не на ту, мол, напали, и посоветовала взяться за Мари.

– И он последовал вашему совету?

– Откуда я знаю? Что он – прозрачный, что ли? Если хотите знать, все они, Бальтазары, немного чокнутые.

Жермен была возбуждена. Глаза ее совсем округлились, а в пристальном взгляде таилась тревога и вызов.

– Луи тоже родом из Ансеваля?

– Он сын нашего старого учителя. Но кое-кто считает, что жена учителя прижила его от священника.

– Он на стороне мосье Ришара?

– Да вы что?! Он всю жизнь ходит по пятам за барышней. Он оставался со стариком до самой его смерти, на руках его носил, когда тот болел, и знает, пожалуй, больше всех, может, даже больше самого мосье Бракемана.

– А Луи за вами никогда не ухаживал?

– Он? – Она расхохоталась. – Куда ему! Он ведь старик! Ему не меньше пятидесяти пяти. И вообще, грош ему цена, если хотите знать. Понимаете? Вот почему мадам Луи и Альбер… – Кто такой Альбер?

– Лакей. Он тоже из Ансеваля. До двадцати одного года он был жокеем.

– Простите. Меня водили по всему дому, но я не видел комнаты, в которой… – Потому что он ночует над конюшнями вместе с Жеромом.

– Жеромом?

– Кучером мосье Фелисьена. Только Арсен, шофер, – он женат и у него есть ребенок – спит себя дома.

Мегрэ в конце концов исписал именами весь листок блокнота.

– Если кто и стрелял в барышню – а меня это не удивит, – то, скорее всего, сам мосье Ришар. Когда они ругаются… – Они часто ссорятся?

– Можно сказать, дня без ссоры не проходит. Однажды он ей так стиснул руки, что она неделю ходила с синяками. Но она защищается – будь здоров. Только я готова поспорить, что стреляли вовсе не в барышню.

– В кого же?

– В графа!

– Какого графа?

– Да вы что, ничего не понимаете? В графа д'Ансеваль.

– Верно! Есть же еще один граф д'Ансеваль.

– Внук того, который продал замок старому Бальтазару. Мадемуазель разыскала его не знаю где.

– Он богат?

– Он? Ни гроша за душой.

– И он бывает в доме?

– Он бывает у мадемуазель.

– Он… Я хочу сказать…

– Вы хотите спросить, не волочится ли он за ней? Не думаю. Теперь вы понимаете? Они все какие-то ненормальные. Грызутся, как собаки. Одному только Юберту ни до чего дела нет, а вот те оба, брат и сестра, и хотят втянуть его в это грязное дело.

– Вы говорите о Юберте Бальтазаре, сыне старика? Сколько ему лет?

– Лет пятьдесят. А может, и больше. Он такой воспитанный, такой вежливый. Как придет к нам, так обязательно со мной поболтает… Скажите-ка, в это время поездов на Конфлян уже нет? Мне надо где-нибудь переночевать. У вас найдется для меня кровать?

– К сожалению, у нас нет комнаты для гостей. Мы недавно переехали сюда. Я найду вам комнату в гостинице, в этом же квартале.

– Вы уже ложитесь?

– У меня еще свиданье в городе.

– Оно и правда, что лягавым не часто приходится спать в своей постели. Странно, но вы совсем не похожи на полицейского. Я знала одного такого – он был сержантом, – высокий, смуглый, его звали Леонард… Но Мегрэ Леонард не интересовал.

– Я вам еще пригожусь, а? Может, мне вернуться к ним, как будто ничего и не случилось? Тогда я смогу каждый вечер рассказывать вам, что там произошло за день.

– Мы увидимся с вами завтра, – сказал он. – Пойдемте, пожалуйста, со мной… Прежде чем надеть пальто и шляпу, она снова поправила волосы перед зеркалом и, схватив со стола бутылку с наливкой, спросила:

– Разрешите? Я столько говорила, столько думала… А вы не пьете?

Не имело смысла рассказывать ей о том, сколько кальвадоса он за этот день выпил по воле папаши Помеля.

– Я могу еще многое порассказать вам. Есть люди, которые пишут романы, а не пережили и четверти того, что я. Если бы я взялась писать… Мегрэ зашел на кухню, поцеловал жену в лоб.

– Может случиться, я поздно вернусь, – предупредил он.

Неподалеку от бульвара Вольтера, в переулке, сдавались меблированные комнаты.

Швейцар выбрал ключ на щитке.

– Номер восемнадцать. На втором, налево. Выйдя из отеля, Мегрэ бросился в метро; автоматические дверцы захлопнулись, и он долго ехал в сумеречном свете подземки, машинально наблюдая за поздними пассажирами, на лицах которых играли причудливые тени.