Книга Промах Мегрэ - Жорж Сименон

Жозеф, курьер, тихо, как мышка, поскребся в дверь и так тихо появился в кабинете Мегрэ, что со своей лысиной в ореоле невесомых седых волос он смог бы сыграть роль привидения.

Комиссар, склонившийся над бумагами с трубкой, зажатой в зубах, не поднял головы, и Жозеф остался стоять около двери.

Уже неделю Мегрэ был не в духе, и сотрудники входили к нему в кабинет буквально на цыпочках. Впрочем, он не единственный в Париже, да и вообще во Франции, пребывал в таком настроении, потому что никогда еще в марте не было такой сырой, холодной и мрачной погоды. В одиннадцать часов в кабинетах было темно, как на рассвете во время приведения в исполнение смертного приговора; лампы оставались зажженными до полудня, а в три часа начинало смеркаться. Речь шла уже не о том, что льет дождь: все просто жили в дождевой туче, вода была повсюду, а люди трех слов не могли сказать не сморкаясь. В газетах публиковали фотографии жителей пригородов, которые возвращались домой на лодках по улицам, которые стали реками.

Утром, приходя на работу, комиссар спрашивал:

— Жанвье здесь?

— Болен.

— Люка?

— Его жена позвонила и сказала…

Инспекторы выбывали из строя один за другим, иногда целыми отделами, так что две трети работников отсутствовали. У мадам Мегрэ не было гриппа — у нее болели зубы. Каждую ночь, часа в два-три, несмотря на то, что она ходила к зубному врачу, ее прихватывало, и она не могла сомкнуть глаз до утра. Она держалась стойко, не жаловалась и старалась не стонать.

Однако это было еще хуже. Мегрэ просыпался, почувствовав, что она не спит и едва сдерживает стоны, боясь даже дышать.

Некоторое время он молча следил за ее страданиями, потом ворчал:

— Почему ты не примешь таблетку?

— Ты не спишь?

— Нет. Прими таблетку.

— Ты же знаешь, что они на меня больше не действуют.

— Все равно прими.

Он вставал, шел за ее коробочкой с лекарством, протягивал ей стакан с водой, безуспешно пытаясь скрыть усталость, граничащую с раздражением.

— Извини меня, — вздыхая, говорила она.

— Ты же не виновата.

— Я могла бы спать в комнате для прислуги.

У них была комнатка на седьмом этаже, которой почти никогда не пользовались.

— Давай я пойду туда. Завтра ты будешь чувствовать себя усталым, а у тебя так много работы!

У него было больше забот, чем настоящей работы.

И как раз этот момент старая англичанка, миссис Мюриел Бритт, о которой писали все газеты, выбрала, чтобы исчезнуть.

Женщины пропадают каждый день, и в большинстве случаев это происходит как-то незаметно, их находят или не находят. И газеты посвящают этому событию буквально три строчки.

Что же касается Мюриел Бритт, то она исчезла с большим шумом, потому что приехала в Париж с группой из пятидесяти двух человек, одним из тех стад, которые туристические агенты собирают в Англии, Соединенных Штатах, Канаде или других странах и за ничтожную плату прогуливают по Парижу.

Это произошло как раз в тот вечер, когда группа совершала экскурсию по ночному Парижу. Автобус повез мужчин и женщин, почти все они были пожилыми, на Центральный рынок, на площадь Пигаль, на улицу Лапп и Елисейские Поля, причем билеты давали право на стаканчик на каждой остановке.

К концу экскурсии все были навеселе, у многих порозовели щеки и блестели глаза. Перед последней остановкой потерялся коротышка с нафабренными усами, бухгалтер из небольшого городка, но на следующий день после обеда его обнаружили в собственной постели, куда он тихонько удалился.

С миссис Бритт все было по-другому. Английские газеты подчеркивали, что у нее не было никакой причины исчезать. Эта пятидесятивосьмилетняя, худая, сухопарая женщина, изможденное лицо и тело которой свидетельствовали о тяжелой жизни, держала семейный пансион на Килберн-Лейн, где-то к западу от Лондона.

Мегрэ абсолютно не представлял себе, что это такое — Килберн-Лейн. Судя по фотографиям в газетах, это был унылый дом, где жили секретарши и мелкие служащие, которые три раза в день усаживались все вместе за круглым столом.

Миссис Бритт была вдовой. Сын ее находился в Южной Африке, а замужняя дочь проживала где-то в районе Суэцкого канала. В газетах подчеркивали, что это был первый настоящий отдых, который бедная женщина позволила себе за всю жизнь.

Естественно, поездка в Париж! Групповая, за умеренную цену. Вместе с другими она остановилась в гостинице при вокзале Сен-Лазар, с которой были связаны те, кто специализировался на подобного рода «турах».

Она вышла из автобуса одновременно со всеми и пошла в свой номер. Три свидетеля слышали, как она заперла дверь. На следующее утро миссис Бритт в комнате не оказалось, и с тех пор не удалось обнаружить никаких ее следов.

Приехал сержант из Скотленд-Ярда, весьма растерянный. Поговорил с Мегрэ и начал скромненько вести свое расследование.

Английские газеты вели себя гораздо менее скромно и вовсю трубили о беспомощности французской полиции.

Однако существовали некоторые детали, о которых Мегрэ не хотелось сообщать журналистам. Во-первых, то, что в номере миссис Бритт нашли бутылки со спиртным, спрятанные в разных местах: под матрасом, под бельем в ящике комода и даже на шкафу. Во-вторых, как только ее фотография появилась в вечерних газетах, на набережную Орфевр явился лавочник, который продал ей эти бутылки.

— Вы заметили что-нибудь необычное?

— Хм! Она была под хмельком… Но тут не винцо…

Судя по тому, что эта дама у меня купила, она предпочитала джин.

А может, миссис Бритт изрядно выпивала тайком в семейном пансионе на Килберн-Лейн? Английские газеты не писали об этом.

Ночной портье в гостинице тоже дал показания:

— Я видел, как она бесшумно спустилась. Была навеселе и начала заигрывать со мной.

— Она вышла?

— Да.

— В какую сторону направилась?

— Я не знаю.

Один полицейский видел, как она топталась у входа в бар на улице Амстердам. И это было все. Из Сены не выловили ни одного тела. На пустырях не нашли ни одной женщины, разрезанной на кусочки.

Суперинтендент Пайк из Скотленд-Ярда, которого Мегрэ хорошо знал, каждое утро звонил из Лондона:

— Извиняюсь, Мегрэ. Никаких следов?

Этот дождь, мокрая одежда, зонты, с которых текла вода, расставленные по всем углам, и к тому же зубы мадам Мегрэ — все это раздражало невероятно, и чувствовалось, что комиссар только ждал случая, чтобы взорваться.