Книга Выслеживая Вьет-конг Личные воспоминания участника программы «Феникс» - Стюарт Херрингтон

class="p">*****

Наш экскурс в историю развития революционного движения в общине Хьепхоа оказался увлекательным и поучительным. Поначалу Хай Тюа произвел на меня впечатление эдакого туповатого деревенского увальня, ввязавшегося в игру с высокими ставками, к которой он был плохо подготовлен. Казалось, Тюа не обладал волевым характером и другими качествами, которые обычно ассоциируются с исключительными лидерскими способностями. Один из его бывших коллег охарактеризовал его как человека посредственных способностей, который поднялся в партийной иерархии скорее за счет значительной убыли кадров, чем благодаря собственным талантам.

Но Тюа нельзя было полностью винить за его неудачу в Хьепхоа. Он стал секретарем общины в то время, когда требовалось большое лидерство и мужество, но он не обладал ни одним из этих качеств. Зато у него было потрясающее чувство хитрости и самосохранения. Долгие годы старательно избегая службы в армии, Тюа дважды выбирал политическую службу. Когда жизнь в этой роли становилась слишком рискованной, он переходил на сторону правительства, но только тогда, когда чувствовал, что дезертирство гарантирует ему бóльшую безопасность, чем жизнь в качестве прекратившего деятельность партийного сотрудника. Свой доклад полковнику Вайсингеру я предварил следующей оценкой мотивов Тюа:

В настоящее время Хай Тюа убежден, что правительство в конечном итоге победит Вьетконг. Если он когда-нибудь убедится, что коммунисты вот-вот одержат победу, он, скорее всего, перейдет на их сторону, если посчитает, что это сойдет ему с рук. Такой поступок приличествует адепту религии «П» или группе «Да», т. е. приспособленцев, приверженцем которой он себя объявил. В этом отношении он, несомненно, остается типичным представителем большинства своих друзей и соседей в общине Хьепхоа.

Во время бесед с Тюа и его коллегой я неоднократно предостерегал себя от того, чтобы принимать за чистую монету восприятие двух разочарованных вьетконговцев. Мог ли я обоснованно ожидать, что картина, которую они нарисуют о революционном движении в своей общине, будет точной?

И все же я не мог игнорировать сходство рассказов этих двух людей о жизни в Хьепхоа. Оба описали быстро меняющуюся ситуацию в общине, во время которой Вьетконг подвергся интенсивному военному давлению после прибытия американцев. Фактически, оба человека признались, что потеряли веру в революцию, когда поняли, какое будущее предвещают военные поражения 1968 и 1969 годов.

Поначалу я испытал удивление, узнав, что вьетконговцы тоже могут испытывать страх — страшный враг, «Старина Чарли», все-таки был человеком. Еще со времен учебы в Форт-Беннинге я бессознательно сформировал мысленный образ вьетконговцев как жестокосердных, фанатичных, умных людей, которые каким-то образом были лишены обычных человеческих слабостей. То, что вьетконговцы могут испытывать страх, заводить любовниц или строить планы по поиску «надежной» работы, просто не приходило мне в голову. И по мере того, как длилась моя командировка в Дыкхюэ, мне становилось все труднее дегуманизировать наших противников.

Яркое описание Хай Тюа Тетского наступления 1968 года произвело на меня глубокое впечатление. До нашей беседы я знал о Тет лишь то, что фанатичные вьетконговцы посеяли хаос в городах Южного Вьетнама, понеся при этом большие потери. Когда Хай Тюа вспоминал о Тет, он описывал незабываемую расправу американцев и южновьетнамцев над легкой пехотой Вьетконга. Будучи вьетконговцем в крошечной общине у камбоджийской границы, Тюа не мог понять, какие психологические силы были разбужены в Соединенных Штатах атаками в Тет. По его мнению, Тет заставил людей потерять веру во Вьетконг и вызвал падение «революционного морального духа» у самих повстанцев.

Точно так же, я всегда связывал трансграничные операции американских и южновьетнамских войск 1970 года в Камбодже с разногласиями по поводу нейтралитета этой страны или с трагедией в Кентском университете[22]. Но для Хай Тюа и его друзей-вьетконговцев эти операции означали нечто совершенно иное. Уничтожение их камбоджийского убежища стало для вьетконговцев Хьепхоа катастрофой. В одночасье Тюа и его товарищи лишились возможности пользоваться медицинскими учреждениями, школами, складами боеприпасов и продовольствия. Камбоджа (Тюа называл ее фиа сау, «тыл») была местом, куда можно было отправиться, чтобы избежать давления «фронта» (фиа чуок). Лишение их подобных объектов показало Тюа и его товарищам, что от все более смертоносной войны буквально «негде спрятаться».

Благодаря глазам Тюа я впервые увидел поразительный организаторский талант вьетконговцев. Даже на уровне общины был очевиден акцент на абсолютной необходимости дисциплинированной организации. Вьетконговцы общины Хьепхоа имели четкую, тщательно законспирированную и разделенную друг от друга структуру, в которой субординация и знакомство с иерархией одного из ее членов зачастую ограничивалось только связным. Партийные кадры в общинах находились под постоянным давлением, от них требовалось установить «революционное присутствие» в каждой деревне, чтобы обеспечить выполнение заданий, поступающих сверху, в масштабах всей страны. В хорошие времена присутствие в деревне могло означать наличие в ней партизанского отряда, такого, как описал Тюа в Хьепхоа. Или, если баланс военных сил не позволял этого, то могло оказаться достаточным иметь в деревне одного агента Вьетконга. В любом случае, на революционный комитет общины оказывалось сильное давление, чтобы не допустить среди двадцати пяти сотен общин Южного Вьетнама существования т. н. «белых деревень» (белой деревней считалась та, в которой не было вьетконговцев). Поэтому одной из отличительных черт движения Вьетконга в Хаунгиа и других местах было вездесущее присутствие коммунистов. Вьетконговцы не были буквально всюду, как хотелось бы верить их пропаганде, но их организация была достаточно развита, так что никогда нельзя было быть уверенным, есть ли в той или иной группе коммунистический агент. Подобное организационное достижение позволило Вьетконгу совершить множество подвигов, которые иначе были бы невозможны — самым значительным из них был контроль над сельским населением страны относительно небольшой верхушкой.

Чем больше я узнавал о революции, тем больше меня поражало незавидное положение жителей сельских районов Вьетнама. Хай Тюа был не единственным вьетнамским подростком, который вырос и научился искусству уклонения от призыва. Ориентированные на общину вьетнамцы не слишком жаловали центральные правительства любого толка, однако на их земле с 1946 года бушевала война за то, кто должен сидеть в Сайгоне. Хай Тюа часто ссылался на ошибку французов, пытавшихся управлять сельской местностью из уездного центра, и его слова ясно давали понять, что крестьяне его деревни считают сахарный завод далеким местом, хотя на самом деле он находился в уездном городе, чуть более чем в двух-трех километрах от родной деревни Тюа. Мир вьетнамского крестьянина заканчивался у въезда в его общину.

Таким образом, перед вьетконговцами и правительством стояла сложная задача. И те, и другие боролись за лояльность и сотрудничество традиционно политически апатичного крестьянства. Для вьетконговцев эта задача осложнялась тем, что по южновьетнамским законам они считались уголовными преступниками. В