Книга Проводник в бездну - Василий Григорьевич Большак
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Выпрямившись, Поликарп благодарно кивнул панку и выставил худую грудь, подобострастно глядя в рот «новой власти». А «новая власть» изрекла:
— Поликарп Налыгач — старост…
После чего панок выкрикнул:
— Начальником таранивской полиции назначается пан Кирилл Лантух!
Зашевелились люди на минутку — и снова тишина. Приймак так Приймак. Кирилл так Кирилл. Видно, пришло время подонков разных. Лишь баба Зубатая не выдержала, кинула:
— Чтоб над тобой командовала верёвка с тугой петлёй! Чтоб тебе то командование боком вылезло! Чтоб в твоих печёнках-селезёнках командовали всякие болячки!..
Лантух этого, конечно, не слышал. Стоял надутый, красный, приземистый. Бычий его загривок налился кровью.
— Сейчас пан Лантух прочитает приказ немецкого командования, — подал голос новоиспечённый староста.
Но Лантух и читать толком не умел. Жил он где-то на далёком лесном кордоне и в школу почти не ходил. Они с отцом тайно промышляли лесом. Перед войной исчезли, спасаясь от суда. А теперь вот снова объявились.
— Поняли? — взвизгнул Налыгач после Кириллова бекания да мекания. — Вопросов не имеется?
Какие же тут вопросы, всё было ясно. Не выполнишь приказ немецкого командования — расстрел. За связь с партизанами — расстрел. За предоставление ночлега незнакомым людям — расстрел.
Баба Зубатая тихо сказала:
— Дожили, конокрады теперь будут верховодить… Ах, чтоб ты не знал ни пути, ни доброй стёжки…
На неё люди снова зашикали. Ой, бабы, держите теперь язык за зубами, можете лишиться его вместе с головой.
Но баба никак не могла успокоиться.
— Испугалась я каких-то конокрадов! Чтоб они все передохли!..
* * *
Уже давно стемнело. Бабуся и Петька спали, мать мыла посуду на лавке. Гриша сидел на припечке и от нечего делать перелистывал старую книжку о полесском разнотравье, когда-то привезённую отцом и Чернобаевки.
Кто-то тихо постучал в окно.
— Кого носит в такую пору? — встревожилась мать.
Гриша прижался лбом к стеклу. Со двора смотрели на него знакомые монгольские глаза. Рукой Митька звал друга из хаты.
— Кто там добивается? — вновь спросила мать.
— Митька.
— Чего это ему приспичило ночью?
— Откуда я знаю…
— Секрет?
— Чи-исто…
— Нет, вижу, не очень чисто.
— Да что вы, мама!
— Ладно уж, иди, иди, — усмехнулась она «хозяину». — Только смотрите.
— И-и-и, — пропел Гриша и шмыгнул в сени. На улице строго спросил Митьку: — Ты чего?
— Тут такое дело, Гриша…
— Тихо.
— Я и так тихо.
— Ну?
— Красноармейцы закопали в лесу оружие и своё солдатское имущество.
— И что?
— Что? — будто даже обиделся рыжий Митька. — Кто-то отрыл и всё забрал.
— Что ты мелешь?
— Т-с-с! Это ещё не всё. Красноармейцы спрятали знамя. Так и знамя пропало.
— Украли? — схватил дружка за локоть Гриша. — А не врёшь?..
Митька обидчиво шмыгнул носом. Ему тайну открываешь, а он ещё и не верит. Тоже друг!
— А кто тебе говорил… о знамени?
— Ольга Васильевна.
— Не врёшь?..
— С тобой говорить… — опять шмыгнул носом Митька и объяснил: — Она брату рассказала, Сашку… Меня мать послала в хлев, чтобы я телёнку сена скинул с чердака… Полез я. Вдруг слышу — в хлев кто-то вошёл. А это Сашко с Ольгой. Я быстренько влез назад, чтобы не испугать их. И Ольга рассказала…
В Гришиной голове мелькнула неясная догадка.
— А где яма была, знаешь?
Митька переступал с ноги на ногу. Молчал. «Не знает или не хочет говорить? Ведь я ему всё рассказал — про Швыдака, поездку в лес, про Яремченко, Ольгу Васильевну… А он видишь…»
— Военная тайна? — и так дёрнул Гриша Митьку за рукав пиджака, что тот даже покачнулся.
— Да ну тебя! Знаю.
— Так чего же юлишь?
— За липами-сёстрами. В Дубовой роще. И не кричи! А то ещё Налыгачи подслушают…
— За липами-сёстрами?!
— Т-с-с…
И Грише сразу вспомнился осенний день, когда они с Митькой в лес за грибами ходили.
Гриша склонился к Митьке, задышал ему прямо в ухо:
— А где мы с тобой встретили Приймака? Где он кувырком полетел? Ещё он меня чуть с ног не сбил! Вспомни! Ну?
Митька от неожиданности даже рот открыл.
— Точно, за липами… Так…
— Вот тебе и так… Айда к Ольге Васильевне!
Пробирались мальчишки по селу осторожно, старались проскочить никем не замеченными, чтобы никто не выследил, куда они спешат.
Вот и её хата. Тихонько постучали в окно. Ольга Васильевна вышла в накинутом на плечи пуховом платке. От неё веяло домашним теплом, уютом.
— Это вы, хлопцы?
«Хлопцы»… Раньше пионервожатая не называла их так. Детьми называла. А теперь — хлопцы…
Ольга Васильевна зябко повела плечами.
— Что случилось?.. Заходите в хату, хлопцы…
* * *
Мыколай принёс домой весть, от которой у матери начала дёргаться щека.
— Окруженцы ищут знамя… — хмуро произнёс Мыколай. — Вот такие пироги. Кирилл Лантух просил передать. А ещё сказал: будут увеличивать немцы таранивский куст полицейский. Может, определить и Мыкифора в полицию?
Мыколай стоял в нарочито картинной позе — выставил ногу с начищенным сапогом вперёд, руки засунул в глубокие карманы брюк. Ждал, какое впечатление произведёт на отца такая весть.
— Что вы скажете на это, пан староста?
— Насчёт того, что у того придурка Кирилла полицаев будет больше? — прищурил глаз отец.
— Я о знамени… Так что вы скажете, пан староста?
— Фигу с маком этим окруженцам! О! А ты не выкобеливайся перед батьком, раз хватил лишнего! У кого это такой крепкий самогон?
— Зря вы, тату.
— Что зря? Скажешь, не опрокинул?
— Нет, выпить я выпил. Разве же в такое проклятое время не выпьешь? Тут выть начнёшь, если не зальёшь… Я говорю — со знаменем зря, — хмурился Мыколай.
Приймак быстро повернулся к сыну, прожёг глазом:
— Боишься, иродова душа?!
— Боюсь, — зачем-то коснулся шеи длинными, как у отца, узловатыми пальцами Мыколай. — У меня одна голова. А Кирилл говорил: несдобровать тому, кто… Это те, лесовики, передавали будто бы…
— Пугают, — перебил Поликарп. — Под-думаешь. Антон бороду отпустил. Испугались мы его бороды..-
Не на таких наскочили, товаришочки… Хе-хе. Чтоб Крым, Рим и медные трубы пройти да попасть чертям в зубы…
Приймак помолчал, прищурил глаз, потом вдруг кивнул на Мыкифора:
— Ты гляди мне — не распоганивай брата своего!
Мыколай прыснул:
— Это вы про Мыкифора? Кто кого только распоганит…
— Ну, хватит! — стукнул ладонью по столу старый. — Пошли перепрячем добро. Чего ты так вытаращился на меня, Мыколай? Говорю — надёжней надо перепрятать! Всё! Завтра пойдёшь в Чернобаевку, расскажешь: шастают по лесам всякие недобитки, новой законной власти угрожают… Может, облаву того… Выловят
