Книга Москва в эпоху Средневековья: очерки политической истории XII-XV столетий - Юрий Владимирович Кривошеев

чину на великое княжение. Коня же его повеле вести Володимеру Резанскому да Ивану Стародубскому, бывшим тогда в Орде. И августа месяца отпусти его с послом своим Жанибеком и с ярлыком на великое княжение»[69] [Татищев 1996: 44].

Вокняжение же происходило хотя и в присутствии ханского посла, но на русской территории – причем по обычаям, идущим из древности. На Руси этот важнейший ритуал усматривается с рубежа X–XI вв. [Толочко 1992: 142]. В последующее время «посажение на стол» приобретает традиционный характер. Кроме наблюдений конкретного свойства, А. П. Толочко делает и некоторые обобщения относительно этого обряда. Он пишет, что «в обрядовой стороне княжеского настолования проявляются многие основополагающие принципы доктрин властвования. Исследование ритуала может многое сказать и об идеологии. Так, например, даже такая деталь, как место посажения на стол, может свидетельствовать о соотношении языческого и христианского понимания личности князя и характера его власти. Наличие церковного обряда – или участие в нем церкви – говорило бы о степени усвоения христианского учения о богоданности светской власти и сакральной ее санкции. Употребляемые при коронации одежды, наличие специфических регалий – о влиянии византийских учений. К сожалению, все эти и многие другие вопросы, связанные с проблемой интронизации русских князей, еще ждут своего исследования» [Толочко 1992: 140] (см. также: [Савва 1901: 110–111]).

Оставляя означенные перспективы исследований относительно Древней Руси, отметим, что названные А. П. Толочко проблемы, связанные с интронизацией, прослеживаются на позднем материале. Традиции интронизации, сложившиеся в «домонгольский период», в частности, в Северо-Восточной Руси продолжили существование и далее. Так, известно, что в 1175 г. «Ярополка князя посадиша Володимерьци с радостью в городе Володимери на столе въ святеи Богородице, весь порядъ положше» [ПСРЛ, т. I: стб. 374; т.: стб. 597–598]. Видимо, не изменились они и несмотря на монгольское вмешательство. Чин вокняжения, писал В. И. Савва, «можно думать, соблюдался… и в период монголо-татарского ига» [Савва 1901: 111] (см. также: [Бычкова 1996: 101]).

Вместе с тем он соблюдался, так сказать, не столько в измененном порядке, сколько с наличием дополнительных процедур. Исследовавший этот вопрос А. В. Горский высказал предположение, что, если великие князья сажались на стол ханскими послами [ПСРЛ, т. XXV: 218], обряд посажения должен был делиться на две части: светскую – посажение князя послом у дверей церкви, и церковную – совершавшуюся в храме [Горский 1882: 19–20] (см. также: [Барсов 1883: XIV]).

В русских летописях следующего периода также отмечается важность такого обряда, происходившего в «мати градом» Владимире. Так, «на ту же осень (1340 г. – Ю. К.) выиде изъ Орды князь Семенъ Иванович[ь] на великое княжение… И седе князь великии Семенъ на столе въ Володимери въ велицеи съборнеи церкви святыя Богородици на великомъ княжении всея Руси месяца октября в 1 день, на память честнаго Покрова святыя Богородици» [ПСРЛ, т. XV, вып. 1: стб. 53]. Кроме постоянной акцентации на поставлении каждого нового «великого князя», летопись содержит еще один замечательный фрагмент о значении Владимира и факте проводимой там «интронизации»: «многославныи Володимерь, еже есть столъ земля Русскыя и градъ Пречистыя Богоматери, в немъ же и князи велиции Русстии первоседание и столъ земля Русскыя приемлють, иже великыи князь всея Руси наименоваеться, ту бо первую честь приемлетъ» [ПСРЛ, т. XV, вып. 1: стб. 181]. Безусловно, показательным здесь является подчеркнутость «первоседания» и «первой чести», связанной не с получением ярлыка в Орде, а с обрядом восшествия именно на Руси, во Владимире.

Только после «посажения» «на столе в святеи Богородици» князь становился великим князем. Ордынцы, присутствуя, лишь как бы «обслуживали» это действо – не более того. Видимо, продолжал действовать и реконструированный Толочко алгоритм этого обряда [Толочко 1992: 146–147]. Однако уже в начале XV в. традиция «столования» во Владимире нарушается. Значение Владимира как первопрестольного города падает. Летописец, имея в виду конкретный случай «дачи» Владимира (и других городов) литовскому князю Свидригайло в 1409 г., сокрушается: «И таковаго града не помиловавше Москвичи, вдаша в одрьжание Ляхови». Ссылаясь на традиции, он пишет: «сего же старци не похвалиша…» [ПСРЛ, т. X V, вып. 1: 181]. И в 1432 г. мы видим такую картину. «И прииде князь велики Василей Васильевичь на Москву на Петровъ день, а съ нимъ царевъ посолъ Мансырь – Уланъ царевичь; тотъ его садилъ на великое княжение у Пречистые у Золотыхъ дверей» [ПСРЛ, т. XII: 16].

Итак, из Орды русские князья зачастую приезжали не только с ярлыком, но и в сопровождении послов. Присутствие ханских послов на посажении русских князей на княжение, как правило, рассматривается в качестве силового акта. Отсюда логически вытекает и мысль об усилении института княжеской власти посредством монголов. Но присутствие ханских посланников могло иметь и ритуальный характер. Приезжавшие послы преследовали не только рациональную цель объявления решения хана знати и населению того или иного города-земли. Они являлись носителями ханской власти и, если так можно сказать, ханской сакральности-харизмы. Видимо, эта функция носителей ханского харизматического начала была присуща и постоянно находившимся «послам» и другим ханским чиновникам на Руси.

Публичное пожалование ярлыка на княжение представителем хана указывает на присутствие ритуального смысла этой акции [Крюков 1987: 12]. Возможно, здесь в определенной степени имело место перенесение наполненной неземной значимостью обстановки восхождения на трон самих ханов. Ханская интронизация – «ритуал, который можно воспринимать как обряд посвящения, активизирует харизму, воплощавшую сакральность коллектива, и устанавливает новый порядок. Обряд избрания хана является важнейшим общественным обрядом, поскольку именно правитель, благодаря харизме, способен выступить гарантом стабильности… Монгольские источники подчеркивают, что в собрании перед избранием в акте интронизации принимали участие старейшины, вожди и военные предводители, т. е. люди избранные. Первая часть завершалась обрядом принесения клятвы на верность и признания подчинения избранному правителю…» Кроме того, «участие в обряде перечисленных лиц усиливало харизму, что способствовало ее большей результативности» [Скрынникова 1994: 22, 23–24][70].

Монгольские послы в Москве: мифы и реальность. Именно о монгольских послах на Руси сообщают нам иностранные авторы XVI в. Особенно часто цитируемыми в литературе являются Михалон Литвин и Сигизмунд Герберштейн [Литвин 1994; Герберштейн 1988]. Прежде всего, заметим, что и Литвин, и Герберштейн никогда сами не видели описанного в действительности. И в этом заключается их отличие от западноевропейцев XIII в., видевших все своими глазами, но в силу иного мировосприятия не сумевших адекватно передать социальную природу виденного. Информаторы-западноевропейцы XVI в. имели другие источники: либо письменные (летописи), либо устного происхождения [Лимонов 1978; Флоря 1982]. В их рассказах сведения, видимо, могли объединяться и переосмысливаться с приданием всем ритуалам оттенка «раболепия»[71]. Наиболее полно церемония встречи представлена у Михалона Литвина. «Прежде москвитяне были в таком рабстве у