Книга Будь у меня твое лицо - Фрэнсис Ча

– Знаешь, мне нравится, как быстро ты обучаешьься, – сказала Руби с ухмылкой.

– О чем ты? – спросила я.

Она слегка повела рукой в мою же сторону. На мне были черный кашемировый свитер и длинная обтягивающая кожаная юбка. Все это я купила в комиссионном магазине в Бруклине. Я слышала, что дизайнеры передают туда нераспроданные модели из прошлых сезонов, и часами выискивала вещи с еще не оторванными бирками.

– Помнишь времена, когда ты носила розовую поддельную замшу? – Руби звонко засмеялась.

Я покраснела и притворилась, будто хочу стукнуть ее по руке.

– И что? Многие дизайнеры используют розовый! Перестань быть такой занудой.

– А тебя так легко дразнить! – От смеха она даже подавилась.

Ханбин пришел с симпатичным однокурсником, и мы, к счастью, отвлеклись. Но позже я словно услышала отголоски смеха Руби. Посреди ночи я внезапно очнулась и села на кровати. Щеки горели.

К тому времени Ханбин стал третьим в нашей компании. Неизменно он шагал где-то позади, а мы с Руби – на несколько метров впереди. Он был тихим и внимательным парнем Руби, подвозил нас куда нужно, водил в клубы, минуя очереди, доставал лучшие билеты на спектакли, выставки и показы мод. Он выполнял все желания Руби.

Двое никогда не проявляли чувств на публике, а еще у них не было совместных фотографий. Это казалось мне странным. Лишь однажды я видела, как они обнимались. Как-то, уходя от Руби после совместного киновечера, я обернулась на пороге. Руби лежала, опустив голову на грудь Ханбина, а тот обвил ее руками. Они, казалось, дополняли друг друга и выглядели такими спокойными и довольными, что по моей коже пробежали мурашки. Наконец, дверь медленно захлопнулась. С тех пор я не видела, чтобы они прикасались друг к другу.

Всякий раз, когда у меня было шоу – одним из требований к стипендии являлось проведение многочисленных выставок, – Руби с Ханбином приходили и оставались со мной до последнего. Это многое значило для меня. Они даже пришли на шоу какого-то первокурсника, где я представила всего две работы. Руби не отличалась многословностью – лишь задавала вопросы о творениях других студентов, зато Ханбин, на удивление, интересовался именно моим творчеством. Он всегда спрашивал: «Сколько времени у тебя ушло на это?» или «Что тебя вдохновило?» Он выглядел таким милым, не зная, о чем бы спросить, что у меня возникало желание протянуть руку и коснуться еле видимых морщинок, всякий раз появлявшихся на его лбу.

Иногда Руби опаздывала или вообще отменяла встречи, сообщая об этом, когда мы уже ждали ее. Этими моментами я и жила. Ханбин всегда хмурился и вздыхал – переживал, что она пренебрегала им, бывало это нередко. Но затем, пожимая плечами, он обращался ко мне: «Ну а ты все еще хочешь есть?» Мое сердце начинало бешено колотиться, и я с энтузиазмом кивала, втайне ненавидя себя.

– В моей семье ни у кого нет творческой жилки. Даже у мамы, хотя она держит галерею, – признался однажды Ханбин, когда они с Руби пришли ко мне в студию посмотреть финальный проект.

Я показывала им отдельные наброски, которые позже планировала превратить в серию.

– Особенно мне нравится этот, – восхищенно произнес он, взяв эскиз девушки в колодце. Она тянула руки и глядела вверх. Набросок лежал под грудой других, но Ханбин просмотрел все. – Очень необычно.

– Больная фантазия, – смутившись, пробормотала я. Взгляд девушки я себе представляла совершенно не так, как он получился. У меня вылетело из головы, что скетч лежит в общей куче: он появился, когда нам задали нарисовать наши представления о семье, но работу я так и не сдала.

– Вот почему ты нам нравишься, – раздался из-за угла голос Руби. Она изучала мою скульптуру – слепых детей. – Вот почему ты нравишься мне. У тебя удивительно ясный, незамутненный взгляд на мир. Других слишком легко отвлечь.

Я не поняла, что Руби имела в виду, но улыбнулась, чтобы ненароком ее не разочаровать.

Зимой у богатых корейских студентов было обычным делом забронировать номер в гостинице, собраться там и выпить, хотя жили они все в красивых квартирах. Однажды мы отправились в Бостон – потому что Руби захотелось. «Мне здесь скучно», – заявила она.

Она пригласила и Му-чеона. Тот учился с Ханбином и жил в центре города. К компании присоединилось еще несколько ее друзей из школы. Мы решили остановиться в «Коришн Хотел» на Бойлстон-стрит, поближе к магазинам и клубам.

Руби настояла, что сама поведет красный мазерати. Ханбин сел с ней, а мы с Му-чеоном – на заднем сиденье. Он отключился: похмелье после гулянки еще давало о себе знать, а я молча глядела в окно, на проносящиеся мимо деревья, покрытые снегом.

Мне не давала покоя сцена, свидетелем которой я стала на прошлой неделе. Выходя из библиотеки и размышляя, почему Руби не общается со мной вот уже дней семь, я увидела ее в компании другой кореянки, Дженни. Они смеялись – у них никак не получалось достать из такси большие сумки для шопинга, и водителю пришлось выйти и помочь им. По логотипу на покупках я догадалась, что день они провели на Пятой авеню. А несколькими неделями ранее Руби организовала у себя в квартире обед с друзьями, вот только меня не позвала. Об этом я узнала случайно, из разговора двух девочек, возбужденно обсуждавших шеф-повара, которого пригласила Руби.

За всю дорогу Руби остановилась всего два раза, и наконец мы приехали в ресторанчик в Коритауне в Бостоне. Поужинав, мы принялись за напитки. Владелец знал Ханбина и не приставал к нам с просьбами предъявить удостоверения личности. Заведение заполнялось пьяными студентами, становилось все шумнее и шумнее. Вначале нас было шестеро, по вскоре все уже созванивались с друзьями из Бостона и звали их присоединиться к вечеринке. Около часа ночи мы заказали еще соджу с собой и, получив наши пластиковые емкости, удалились. Руби вела медленно и неровно.

В отеле мы включили музыку и продолжили пить. Нам выдали номер класса люкс недалеко от ресторана, и по двое-трое начали подтягиваться люди. Каждый приносил спиртное; кто-то забронировал номера на нашем этаже, и мы бродили из комнаты в комнату с напитками в руках, смеясь и шепчась в коридорах. Я никого не знала, зато все мы были пьяны и счастливы. Шутки вызывали улыбку, и я все пила и пила. В углу Му-чеон уже ласкал какую-то студентку из Уэллсли.

Не знаю, сколько пробили часы – три или четыре утра, когда я легла на кровать в одном из наших номеров. Голова болела, тело будто качалось на волнах, то поднимаясь, то снова погружаясь в воду. До меня доносились говор и музыка, но, просто закрыв глаза, я почувствовала себя легче. Вдруг дверь открылась и закрылась, и моего лба коснулась чья-то ладонь. Приоткрыв глаза, я смутно разглядела Ханбина.

– Голова болит, – простонала я. – У тебя есть тайленол?

Он покачал головой.

– Тогда помассируй мне немного виски, вот так. – Я положила пальцы на голову, туда, где пульсировала боль.

Ханбин неуклюже попытался повторить мои движения своими немаленькими руками, но вскоре уже просто гладил мои волосы. Я пододвинулась чуть ближе, он наклонился, и вдруг… я осознала, что он меня целует. Все произошло слишком быстро, но мне ужасно понравилось ощущение его сильного тела вплотную к моему. Его широкие плечи, его обжигающие губы… Ханбин резко встал и, посмотрев на меня сверху вниз, ушел. Мы никогда не говорили о случившемся, но я помню каждую деталь.