Книга Письма с Прусской войны - Денис Сдвижков

16. числа в ночи неприятель отошел прочь, но при самом отступлении хотел напасть на королевской багаж, толко король устремя на него пушки с помощию конницы от того отбил.

Таковата была баталия, каковой еще в свете неслыхано. Неприятелю надобно честь отдать, что они весма отчаянно оборонялись, но имели к тому и причину, ибо в первех они знали, что немногия пардон получат, а второе что король своею армиею, так их обступил, что они почти неведали куда им ретироватся. В тылу имели они реку Одер, а с переди стояла против них преизрядная армея. Таким образом належало им отчаянным быть, ибо хотя кто уже на земли лежал и ранен был, однакож еще палил, и между ста человеками едва один пардона просил (125 об.) Толкож их гораздо умалилось, я говорю[1659], что они больше половины своей армеи потеряли. По меншей мере имеем мы от них 80. пушек. С нашей стороны не гораздо много побито, и я щитаю только от трех до 4000. человек, но при том весма великое число раненых. Между тем наши люди со всего здешняго округа уже четвертой день побитых погребают, а еще не все. Ужасное дело сколко тамо людей лежало, а по болшой части россиян, особливоже на нашем правом крыле, где между 100. человек россиян ни 10.ти прусаков ненайдено. Тот может всемогущему Богу благодарить, которой с целыми руками и ногами отделался. В прочем пребываю[1660].

[Я и братец здоровы. Только моя лошадь опасно ранена — выстрел предназначался мне, да должен был быть немного повыше. Пока моя лошадь не поправится, я должен пребывать с больными. Бендт Роcоцки прострелен насквозь [далее текст заклеен переплетом дела] немного ранены. У нас нет ни одного убитого офицера, так что никому не о чем спорить из‐за производства. Наш знаменитый полк вскоре придет в упадок. Кто виноват, как ни командиры. Чести довольно, денег довольно, кто черт побери захочет, чтоб его убили. Если бы король все видел, пришлось бы очень худо. Я должен заканчивать, потому что бумаги не хватает. В прочем поклон тысячекратно Вашей дражайшей супруге, любезной семейке и всем хорошим приятелям, остаюсь моего высокочтимого государя дядюшки верным другом и слугой, Г. Б. Мюллер

Франкфурт(-на-Одере), 1 сентября 1758]

Комментарий: В письме нет никаких прямых указаний о принадлежности к полку или роду войск. Судя по адресу, упоминанию скорее восточно-прусской фамилии Росоцки(й), пассажам в письме о поведении на поля боя егерей и замечанию об «упадке полка» в конце письма, речь может идти об унтер- или обер-офицере одного из восточнопрусских полков, не оправдавших ожиданий Фридриха II.

Взгляд обывателя

Последний раздел личных свидетельств составляют два мемуара, опубликованные непосредственно по окончании кампании в 1758 г. и в следующем 1759 г. Оба анонимно (ибо никто не уверен, что это последнее появление русских на здешнем театре). В первом случае (№ 115) речь идет о достаточно высокопоставленном представителе местного бюргерства[1661]. Авторство второго (№ 116) принадлежит (обер)пастору городской кирхи Нойдамма[1662].

Оба мемуара относятся к обширной литературе «краеведческого» жанра, создававшейся местной «интеллигенцией», к которой наряду с государственными чиновниками и частными администраторами принадлежало образованное бюргерство и прежде всего духовенство. Традиционные хроники местной жизни приобретали особую смысловую и эмоциональную нагрузку при эстраординарных событиях, одним из которых стало для жителей Новой Марки «нашествие московитов» в ходе Семилетней войны. Катаклизмы подобного масштаба тут переживали последний раз более столетия назад, в эпоху Тридцатилетней войны. И хотя эти места находились на немецко-польском пограничье, столкновение лицом к лицу с людьми иной конфессии и культуры, составлявшими враждебную армию, было первым в своем роде (пребывание российской армии на польских землях в ходе различных конфликтов первой половины XVIII в. здесь практически не отразилось).

Лейтмотив в этом столкновении культур, безусловно, составляет конфликт. Главная цель обоих сочинений — запечатлеть и обнародовать «ужасы» (Greueltaten) и «эксцессы» — грабежи, насилия, убийства и разрушения, причиненные в округе российскими войсками. Это совпадало с основной для прусской пропаганды линией в обвинении войск союзников в варварском ведении войны. На роль главных варваров, как правило, претендовали «московиты»: здесь сказывались стереотипы, появившиеся еще с Ливонской войны[1663]. Притом что корень зла в Семилетней войне признавался за австрийцами. В отличие от последних русские к этому времени еще не могли претендовать на роль заклятых врагов и предстают скорее как advocatus diaboli[1664]. Так, в публикующихся материалах особая роль злого гения, на совести которого науськивание русских и сожжение Кюстрина, приписана принцу Карлу Саксонскому.

Как в отношении австрийцев, так и русских очевидна роль, которую все еще играет конфессиональный фактор. Это характерно прежде всего для сочинения Нойдаммского пастора, который истолковывает все события в провиденциалистском ключе и ветхозаветной стилистике как временное торжество и конечное низвержение заблудших московитов с их ложными суевериями. «В чем источник их (русских. — Д. С.) ярости? — вопрошает немецкий проповедник в 1759 г. — Ни в чем ином, как в отсутствии истинного и живого познания Бога. Этот недостаток делает их дикарями. Он сделал их народом, лишенным чувств. Именно поэтому готтентот является готтентотом, а каннибал — каннибалом[1665]».

Многое, о чем пишут оба наших автора, оказывается распространенными шаблонами восприятия войны и ее людей. К примеру, убеждение, что калмыки едят детей (№ 116), мы встречаем спустя полвека среди русских крестьян применительно к уланам своей же армии, которые идут в 1806 г. в поход против Наполеона[1666].