Книга Последний орк - Сильвана Де Мари

— Его зовут Клещ, — не глядя на ребенка, угрюмо проворчал капитан.

— Это означает что-то особенное на древнем языке, правда? — спросил мальчишка.

Ранкстрайл опустил на него глаза: мальчик смотрел на капитана с обожанием. Он весь трясся от волнения. Маленький, тощий, темные волосы падают на лицо.

За капитана ответил Лизентрайль.

— Конечно, — мягко сказал он, — это значит «великолепный» на древнем языке. На том, что был до эльфов.

— На языке первой рунической династии? — удостоверился паренек.

— Точно, на этом, — уверенно ответил Лизентрайль и пожал плечами, заметив вопросительный взгляд капитана.

— Видите ли, это для летописей, — пояснил мальчик.

— Каких таких летописей?

— Для летописей города, господин. Все в моей семье были писцами. Мой отец был писцом, так же как и его отец, и отец его отца, и я тоже стану писцом. Моему деду пришлось бежать — ему изуродовал ноги палач, но теперь у нас королева-ведьма, и такое больше не повторится. Видите ли, господин, — добавил он, залившись краской от гордости, — я умею писать. Мы записываем все, что происходит, чтобы все об этом знали. Именно я напишу о капитане Ранкстрайле в его сияющей кирасе и о его коне Великолепном, чтобы об этом знали все наши потомки. Я напишу и о вас, господин, — повернулся он к Лизентрайлю, — о том, как вы разрушили катапульты орков. Будущие поколения будут знать нашу историю и черпать в ней мужество, если и им когда-нибудь придется оказаться в осаде.

— Я польщен, — ответил Лизентрайль, наклонив голову. — Мое имя Лизентрайль. И моя лошадь, если тебя это интересует, зовется Золотохвостой. И у меня тоже блестящие доспехи.

Мальчишка повернулся и побежал, подпрыгивая от радости. Его остановил голос капитана:

— Это твой дед научил меня читать!

Паренек замер и уставился на него, прикрыв рот руками. Глаза его расширились от изумления.

— Это твой дед научил меня читать, — повторил Ранкстрайл. — Ты похож на него. Свихнувшийся Писарь. Я никогда не знал его настоящего имени.

— Примо, господин, его звали Примо. Как меня.

— Отличное имя, — заметил капитан. Он не знал, что сказать. Когда ему пришло в голову, что можно было рассказать мальчишке о том, что его дед говорил Ранкстрайлу, — например, о писце и о рыцаре, что это два самых почетных ремесла: один рассказывает о несправедливости, другой борется с ней, — мальчик был уже далеко.

— Разве твою лошадь зовут не Кривохвостая? — спросил он у Лизентрайля, чтобы сказать хоть что-нибудь, чтобы проглотить комок, застрявший у него в горле.

— Да кто это будет помнить через сто лет! Надо бы мне тоже научиться читать, а то не видать мне этой летописи как своих ушей и не вспомнить потом, как я блистал на этой равнине. Может, надо было ему сказать, чьи мы дети? Он бы и написал: Лизентрайль, сын Джартрайла, или там Партрайла, или кого другого. Разве через сто лет кому-нибудь будет интересно, что я был Лизентрайль, ничейный сын?

— Мы сказали ему, как зовут наших лошадей. Хватит бахвалиться.

— Да разве я бахвалюсь?

— Золотохвостая и Клещ Великолепный! И откуда взялись наши сияющие кирасы?

— Внутри, они у нас внутри. И очень даже сияют. Хотя на самом деле наши кирасы скреплены бычьими жилами, отобранными у орков, но кровь на них — наша, и знаешь как она блестит на солнце! И потом, любой конь, который несет нас к победе, и есть великолепный. Кто знает, кем на самом деле был Ардуин? — задумался Лизентрайль, глядя на первые звезды, появлявшиеся на небе, и наблюдая за последними ласточками, чудом избежавшими жестокости орков и вертелов людей. Радость оттого, что он жив, наводила на него философское настроение. — Я никогда раньше об этом не задумывался. Может, он тоже был оборванцем, как и мы, с поношенной кирасой, связанной бычьими жилами, а в летописях превратился в блистательного короля, переливающегося, словно ящерица на солнце. Эй, капитан, ты заметил, что во всем городе нет ни одной статуи Ардуина? Точно, он тоже был оборванцем из легкой кавалерии, потому и статуй нет. Мы даже не знаем, каким было его лицо.

Ранкстрайл пожал плечами. Меньше всего на свете его интересовала внешность сира Ардуина.

Он долго молчал, сидя на земле.

Лизентрайль вытащил из мешка половину лепешки, оставшейся от тех, что испекли для них женщины перед атакой, полголовки чеснока и немного соли. Он по-братски разделил еду с капитаном.

— Еще бы немного масла, но ничего, сойдет и так…

Они ели медленно, растягивая удовольствие.

Никакой боли уже не было, но капитан долго держал раненую руку поверх здоровой, стараясь не испачкать белую льняную повязку, хотя прежде никогда бы не подумал беречь какую бы то ни было рану или ткань.

Наступил вечер.

Стало холодно.

Ранкстрайл поднялся и направился в королевские покои, чтобы получить дальнейшие указания королевы в отношении его солдат.

Глава восемнадцатая

Розальба сидела у внешней балюстрады Галереи королей напротив большого каменного трона, что возвышался в углу, казавшемся из-за своих размеров отдельным залом. Ночь принесла с собой приятную свежесть, но Роби так ослабла, что ей было холодно; бархатный плащ окутывал ее и защищал, как теплое гнездо. Парция присматривала за спящими детьми.

Подошел Ранкстрайл и, слегка поклонившись, спросил, что ему делать с легкой кавалерией. Теперь, когда у них появилась надежда победить в войне, можно было подумать и о том, чтобы разрешить солдатам обзавестись семьей. Служба в легкой кавалерии должна была стать приличной, уважаемой профессией, без тени позора или бесчестия. Уладив этот вопрос, нужно было найти способ отбросить орков за холмы. Роби была с ним согласна: разрешить наемникам иметь семью казалось ей разумной идеей. Даже нет, добавила она, слова «разумная» в данном случае было недостаточно.

— Это святое дело! — она улыбнулась. — Я немедленно прикажу отменить это давнее несправедливое распоряжение, запрещающее наемникам иметь семью. Более того, само слово «наемник» будет упразднено. Мне больше по душе слово «солдат».

Их разговор прервало появление Авроры.

Она подошла и, нимало не заботясь о том, что королева с капитаном беседовали, откашлялась и заговорила нетерпеливым тоном человека, который долго и старательно готовил официальное выступление.

— Это был трон Ардуина, — сказала она, указывая на возвышавшийся над залом каменный трон.

Розальба кивнула с точно выверенным вежливым равнодушием, не отрывая глаз от горизонта, где на вершинах гор блестел в лунном свете последний снег. Королева не желала показаться невежливой, но в то же время не хотела проявлять хоть какую-то заинтересованность, опасаясь, что тогда Аврора начнет со всеми подробностями пересказывать ей историю всей утвари королевского дворца.