Книга Памятное. Испытание временем. Книга 2 - Андрей Громыко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Общий вывод из этой поездки у него получился однозначный.
Он сказал мне о нем уже на обратном пути:
– Не знаю, как в отношении высокой политики, которой занимаетесь вы, но что касается области культуры, то нам у американцев учиться нечему!
В ответ я заметил:
– И в области высокой политики пока, пожалуй, тоже нечему. Шолохов во время поездки вел себя чрезвычайно скромно, а сами американцы, да и средства массовой информации США, полностью занятые освещением тех событий и лиц, которые, на их взгляд, казались более важными, на него не обращали особого внимания. У меня сложилось весьма определенное мнение уже давно: американцы в массе читают мало, если сравнивать их, скажем, с европейцами, а отсюда и проистекает их отношение к писателям, даже знаменитым.
«Звезда» кино, телевидения или спорта – вот тема для сенсации и соответственно подробного освещения в печати, на телеэкране или в радиопередаче. А писатель – это что-то «не совсем то», не крайне необходимое.
Шолохов сдержал слово. Насколько мне известно, он ничего не написал о той поездке по США.
У меня перед глазами стоит мощная фигура одноглазого князя Потемкина Таврического. Эту роль в фильме «Адмирал Ушаков» сыграл артист МХАТа Борис Николаевич Ливанов.
Он снялся более чем в тридцати кинокартинах, и все-таки думаю, что для него это не так уж много. А жаль! Когда смотришь на него в кино, то кажется, он был рожден, чтобы не сходить с экрана.
Великолепно звучал повелительный, но не резкий, несколько приглушенный голос всесильного царедворца. Высокое положение Потемкина в обществе, а на протяжении определенного периода и положение фаворита российской самодержицы Екатерины II получило достаточное отражение и в исторической науке, и в художественной литературе. Ливанов вывел этот образ на всесоюзный экран.
Борис Николаевич сказал мне как-то:
– Я не сразу дал согласие сыграть Потемкина в кино. Когда этот вопрос возник, то я стал «глотать» литературу о Потемкине. Особенно хотел узнать, как он выглядел внешне. Приходилось устраивать даже как бы домашние репетиции с участием Потемкина – Ливанова. Аудитория, которая это наблюдала, состояла из одного человека – того же Ливанова, но перед зеркалом. Когда у меня появилось внутреннее убеждение, что образ может получиться, я согласился на эту роль. Особенно воодушевило то, что мои друзья и знакомые меня поддержали.
Конечно, трудно себе представить Ливанова – Потемкина в какой-либо лирической сцене с российской царицей. Но за этим режиссура явно не гналась. И хорошо сделала. Ливанов спрашивал меня:
– Андрей Андреевич, нравится ли вам, как я играю Потемкина в фильме «Адмирал Ушаков»?
С таким же вопросом он обращался и к другим нашим общим знакомым. Его это очень интересовало. На этот вопрос я ответил так:
– Очень нравится! Именно таким я себе и представлял Потемкина в жизни. Если чего и не хватало на экране, так это разбитых бутылок из-под спиртного да драк на дуэлях. Но ведь картина-то не о гусарских нравах, следовательно, этот «недостаток» объясним.
За игрой Ливанова на сцене МХАТа я наблюдал несколько раз. У меня сложилось твердое убеждение, что некоторые спектакли на своих плечах «вывозил» он.
Вот конкретно всего лишь несколько слов о моем впечатлении от спектакля «Ломоносов». Гигант – ученый, поэт и философ – вполне подходящая историческая личность для того, чтобы ее сыграл Ливанов. И он ее сыграл. И как прекрасно сыграл! Он же был и режиссером этого спектакля.
Однако мне думалось, что его режиссерский потенциал находился явно ниже актерского. Пьеса была перегружена эпизодами, в которых лабораторные работы, какие-то опыты составляли чуть ли не главное. Доносился лязг металла, работали какие-то станки, словом, на сцене преобладала не художественная, творческая атмосфера, а какая-то полупроизводственная. Зритель так и ожидал, что из станка вот-вот начнет вылетать что-то металлическое: гайки либо шурупы. Было заметно, что замыслы у режиссуры были самые благородные, но не было учтено в достаточной мере, что зритель, придя в театр, надеется отдохнуть душой, хочет испытать облагораживающее воздействие сцены на его мысли и чувства. За это и готов одарить артиста или артистку дружными аплодисментами.
Конечно, зал театра зрители заполняли. Были и аплодисменты, и цветы, но ощущался все же и недостаток того, что считается специфическим магнетизмом театра. Публику ведь невозможно обмануть.
У меня осталось определенное впечатление, что Ливанов понимал, что его замысел «Ломоносова» имел известные изъяны.
Это было видно хотя бы уже из того, что о спектакле «Ломоносов» он говорил нечасто. Он также не поддерживал беседу, когда о спектакле пытались завести разговор другие.
Он получил высшее актерское образование, но в беседах с ним не ощущалось профессиональной односторонности. Человек большой эрудиции, он много читал и мог обсуждать самые разные проблемы науки и культуры.
Мне всегда казалось, что он по своему характеру лучше всего подходил бы к исполнению ролей, в которых находит проявление бесшабашная удаль, бунтарство, непокорность полицейщине, протест против затхлой, тоскливой жизни российского общества при царях и царицах. Да собственно в какой-то степени и образ Потемкина, и образ Ломоносова отвечали этой естественной склонности выдающегося артиста.
Работать ему приходилось не только со Станиславским и Немировичем-Данченко, не только со своими партнерами по МХАТу – крупнейшими актерами нашей эпохи Качаловым, Москвиным, Леонидовым, Тархановым, Грибовым, Тарасовой, Андровской, но и с корифеями советского кино – Всеволодом Пудовкиным, Александром Довженко, Сергеем Эйзенштейном. Постоянные контакты с ними, несомненно, обогащали талантливого артиста театра и кино.
В личном общении Ливанов был душевным человеком, так же как и его супруга Евгения Казимировна. Мы с Лидией Дмитриевной с удовольствием вспоминаем приятные вечера в их обществе, как дома у Ливановых, так и у нас. Вспоминаем мы, что при встречах дома у Ливановых иногда присутствовал и серьезный, степенный мальчуган – их сын Василий, который впоследствии сам стал крупным артистом театра и кино.
Жаль, что ушел из жизни выдающийся артист Борис Николаевич Ливанов. Нет, не случайно Станиславский в его адрес написал проникновенные строки: «Вы один из тех, о котором я думаю, когда мне мерещится судьба театра в небывало прекрасных условиях для его расцвета – в нашей стране».
Свела меня судьба как-то с человеком яркого и светлого таланта, беседы с которым доставляли удовольствие. Был он не только прекрасным мастером своего дела, художником огромного дарования, специалистом в области кино, но и по-настоящему крупным философом искусства.
Звали его Александр Петрович Довженко. Первый раз я встретился с ним у Бориса Николаевича Ливанова. Уютно устроившись на диване, вели мы разговор вроде бы о кино, но мой собеседник все время уходил в сторону от этой темы, говорил и о связи искусства с жизнью, и о своей непростой судьбе.
