Книга Во имя любви к воину - Доминик де Сэн Перн

Мне понравилась идея, но она требовала немалых усилий с моей стороны. Несмотря на внешнюю веселость, мои ученицы были настоящими маленькими злючками, иногда очень суровыми. Их страдания в прошлом трансформировались в необыкновенную жизненную силу. Их энергичность, иногда близкая к агрессивности, могла превратиться в ярость или в ссоры, в которые мне часто приходилось вмешиваться. Когда мы снимали в Бамиане, Шаиста, учившаяся в Америке, одергивала Нилаб. Разговоры, которые они вели, требовали такта и сопереживания, а Нилаб не колеблясь выбалтывала чужие секреты. Выйдя из себя, Шаиста поставила ее на место, добавив, что воспитанные люди обычно вынимают жвачку изо рта, прежде чем с кем-либо говорить. Девчонка встала на дыбы: «Ты не имеешь права учить меня, потому что ты не жила здесь во время войны! Ты не была здесь во время всего того, что мы здесь пережили… Где ты была, а? В Америке?»

Не было и речи, чтобы терпеть это в своей группе. Я не хотела ни гражданской войны, ни жертвенности. Я знала, что у каждой из моих учениц были за плечами драматические истории; и ссылка была одной из них, она была занозой в сердце любого беженца. Я резко оборвала их: «Нилаб, ты не имеешь права говорить так. Извинись». Она посмотрела на меня колючим взглядом, совершенно не готовая капитулировать. «Ты извиняешься или будешь выгнана». Ее рот скривился, но глаза твердо смотрели на меня. Мое возмущенное выражение лица, должно быть, убедило ее в серьезности моих намерений. Нилаб подчинилась. Но поняла ли она?

На этот раз мы ехали по одной из самых опасных дорог страны, той, которая ведет из Кабула в Джелалабад и дальше — к Пешавару в Пакистане. Как только мы проехали узкий участок Хайбер-Пасс, нам открылся настоящий храм из красных скал.

Этот путь на восток был идеальным местом для взятия журналистов в заложники. Годом раньше, 9 октября 2001 года, тут был взят в плен известный репортер «Пари-Матч», француз Мишель Пейрар, передвигавшийся по стране под чадрой. Через месяц четверо западных журналистов попали здесь в засаду и были убиты.[13]

Я тогда еще не знала, что по этой дороге на Танг-и-Гар я буду ездить сотни раз. Удивительный маршрут. Он начинался, как в мрачной средневековой сказке. В самом деле, нет ничего привлекательного в том, чтобы проехать по разрушенному Кабулу и оказаться в угрюмом кольце окружающих его гор. Потом нужно преодолеть километры плохой узкой дороги, достойной высокогорного ралли: справа ты едва не дотрагиваешься до крутой скалы, слева — пытаешься не свалиться в пропасть, где яростно несется река Кабул. А посреди дороги лежат камни, которые приходится объезжать. Дорога двусторонняя, по ней тянутся вереницы высоких нарядных грузовиков с помпонами и колокольчиками. Они резко сигналят, отгоняя пастухов с их стадами коз. Нередко маневр не удается — грузовик падает в реку и разбивается. Груз рассыпается на дороге. Тогда движение останавливается, и начинается бесконечное ожидание. Выбраться уже невозможно. Терпение афганцев в таких случаях поражает. Они выходят из машин, оставляют повозки и идут узнавать новости — образуют группы, разговаривают, не демонстрируя ни малейшего нетерпения. Зачастую транспортная пробка превращается в семейное собрание. Некоторые ходят взад-вперед, другие ищут уединения и находят его на защитных ограждениях у самого края пропасти. Они сидят там на корточках, уставившись в головокружительную пустоту, словно хищные птицы, готовые полететь за своей добычей.

Но, как только мы проходим этот бесконечный каньон, все меняется: горизонт светлеет и расширяется, обнаруживаются равнины, ровно засаженные различными культурами. И уже на подступах к Сароби тебе открывается процветающий вид. Плотины гидроэлектростанций, которые возвели на севере, в месте слияния рек Кабул и Панджшир, создали здесь огромные озера. Впечатляют необъятные рисовые плантации, пальмы и небо, отражающиеся в тихой воде. Восток, с его жарой и влажностью, здесь близок.

Я поехала с Джамилей и Мерхией. Нас сопровождал афганский тележурналист, который помогал устанавливать контакт с населением. Джелалабад имел плохую репутацию. Бывшая вотчина талибов, столица провинции Нангархар долго принимала Усаму Бен Ладена, его трех жен и детей. Власть Аль-Каиды была столь сильна, что талибы создали там арабский квартал — жилой район, окруженный зеленью и отданный в распоряжение симпатизирующим Бен Ладену мусульманам, приехавшим из Чечни, Европы, США и Саудовской Аравии во имя священной войны. Кроме того, будучи самым крупным производителем мака, этот регион кишел торговцами опиумом.

Можно представить, какая решимость требовалась Мерхии и Джамиле, чтобы получить согласие своих отцов на эту поездку. Мы уехали на рассвете. Сидели, тесно прижавшись друг к другу на заднем сиденье, погрузившись каждая в свои мысли. Вдруг я услышала всхлипы справа от меня. Джамиля тихо плакала. Я порылась в сумке, вытащила носовой платок и встревоженно наклонилась к ней: «Что с тобой?» Она стыдливо спрятала лицо под платком. Я настаивала: «Джамиля, почему же ты плачешь?» Я подождала, пока она успокоится, чтобы снова задать ей вопросы. Она объяснилась на своем английском, прерывистом от эмоций. Однажды, пять лет назад, она уже ездила по этой дороге. В то время ей было лишь двенадцать. Ее отец был прогрессивным муллой, который до прихода талибов работал на Президента Демократической Республики Афганистан Мухаммеда Наджибуллу. В 1996 году, сразу после взятия Кабула, талибы поймали и замучили мужчину, которого афганцы с долей страха называли «доктор Наджиб». Потом они повесили его на фонаре на оживленном перекрестке, оставив труп — кусок окровавленного мяса — качаться на веревке всю неделю.

Однажды утром вскоре после этого случая талибы пришли к отцу Джамили. Можно было подумать, что они вышибут дверь, так они шумели. Отец был в ванной на втором этаже, мать, перепуганная, пошла открывать. Джамиля пряталась за ее юбками. Бородачи в черных тюрбанах грубо оттолкнули их. У них были «Калашниковы». Им нужен был отец: «Скажи своему мужу, чтобы он пришел. Или мы убьем вас». Они были словно псы, готовые наброситься на свою жертву. Мать побежала к ванной комнате и прошептала через дверь: «Уходи через заднюю дверь». Джамиля цеплялась за нее, держась за кончик шали. Мужчины почти нагнали их. Мать сказала: «Моего мужа нет, он уехал в Пакистан». Никто не поверил в это. Они схватили ее, потащили по полу, ногами и стволами оружия били по голове, по округлившемуся животу: женщина носила близнецов, которые вот-вот должны были появиться на свет. Они били и били ее, не останавливаясь, с яростной пеной у рта. Девочка кричала. Она видела, как ее мать упала на лестнице, и слышала, как мужчины угрожали ей напоследок: «Скажи своему мужу, чтобы он возвращался. Иначе мы придем, чтобы отнять твой дом и убить вас». Ночью отец вернулся за женой и шестью маленькими дочерьми. Они уехали на машине, ничего не взяв с собой, по той самой улице Джелалабада, по которой мы сейчас двигались. Какой-то бородач остановил их, потому что отец не носил ни тюрбана, ни длинной бороды. Сидя сзади под покрывалом, прижавшись к сестрам, Джамиля видела железный прут, который мужчина вертел в руках так, как если бы не решался ударить. Ей казалось, что она уменьшается с каждым заданным отцу вопросом. Мулла указал на скрючившуюся жену, сидящую рядом с ним. Ей нужна была медицинская помощь. Бородач отпустил их. Утром они добрались до Пакистана, где мать родила одного мертвого ребенка, а другого вполне здоровенького. Сама она много дней находилась между жизнью и смертью.