Книга Sиликоновые горы - Маша Царева

Впервые увидев это, мы с Ксенией, не сговариваясь, взялись за руки и отступили в сторону. Гуманоид, проходя мимо, смерил нас хмурым, тяжелым взглядом, от чего по моему телу пробежала волна ледяных мурашек, хотя раньше я никогда на слабые нервы не жаловалась.

Потом, вернувшись в палату, мы, конечно, поделились впечатлениями.

– Наверное, это жертва страшной авиакатастрофы, – прошептала Ксения, – бедняжка…

– Или пожара, – мрачно вздохнула я, – представляешь, что она чувствует, когда видит нас, пришедших исправить какой-нибудь единственный изъян?

– Да, так можно и комплекс вины заработать, – вздохнула Ксюша.

Однако не прошло и суток, как мы узнали, что устрашающий гуманоид не был фигурантом ни авиакатастрофы, ни пожара первой категории сложности. Существо, которое звали Любой, – всего лишь жертва неудачной пластической операции.

Люба сама пришла к нам в палату – смущаясь, попросила что-нибудь почитать. Первым моим импульсом, когда я увидела ее на пороге, было захлопнуть дверь и трижды перекреститься. Но она смотрела так жалобно…

– Проходите, – сглотнув, предложила я.

– Алис, кто там? – Ксения села на кровати и, увидев гуманоида, тихо охнула.

– Добрый вечер, – голос у существа был мелодичный, приятный, – не бойтесь, я не персонаж фильма «Чужие».

Надо же, подумала я, она еще умудряется шутить.

– Я Люба. Любовь Морякова.

– Алиса Ермакова, – собрав силу воли в кулак, я улыбнулась.

– Ксения… Пароходова, – она словно перед учительницей отчитывалась.

– Я Морякова, ты Пароходова, а вместе мы оказались на одном дырявом плоту, – усмехнулась она. – Повезло вам, вдвоем лежите. А ко мне никого не селят, что неудивительно. Я и сама себя не особенно жалую. Зеркал в моей палате нет.

Мы с Ксюхой переглянулись. Слишком уж это тяжело – выслушивать чужие исповеди.

– Вот, возьмите, – я протянула ей свежий «Космополитен», – можете не возвращать, мы уже прочитали.

Я знала, что травмы не заразны, но ничего не могла с собой поделать. Мне хотелось, чтобы существо поскорее ушло к себе в палату. Лишком уж тяжелое впечатление производила эта Люба.

И она меня, не будь дурой, поняла. Поникла, поблагодарила за журнал, суетливо засобиралась.

Но в Ксении внезапно проснулась мать Тереза.

– Люба, а не хотите выпить с нами чаю? У нас тортик есть, вафельный…

– Я? – удивился гуманоид.

За Любиной спиной я отчаянно мотала головой и жестикулировала, тщетно обращаясь к здравому смыслу подруги. Неужели она сможет весело хрустеть шоколадными вафлями в присутствии этой… хм… женщины?

– Я бы с удовольствием… – нерешительно согласилась Люба. – Скучно мне, хоть вой.

– Вас никто не навещает? – Ксения засуетилась возле чайника, а я молча уселась на свою кровать, стараясь не встречаться с гуманоидом взглядом.

– Я из Твери. Муж работает, далеко ему сюда мотаться. А родителей лишний раз расстраивать не хочу, они и так со мною натерпелись.

– Что же с вами произошло? – бестактно поинтересовалась я.

Ксюша бросила в мою сторону исполненный укоризны взгляд. Хотя я видела, что ей самой жуть как любопытно задать этот вопрос.

– Внезапный выброс мочевины в кору головного мозга, – хмыкнула Люба, – как в простонародье говорят, моча в голову ударила.

– Это как? – Ксения разлила по казенным чашкам с отбитыми ручками элитный зеленый чай с жасмином, который принес ей Даррен.

– А так. Решила красавицей заделаться, идиотка. Нос мне не нравился, слишком толстый был. Я бы теперь все отдала, чтобы выглядеть, как раньше.

– Так вы… не были в автокатастрофе?

– Нет, сама постаралась. Накопила денег, нашла клинику, хирурга. Сэкономить решила. В московских известных клиниках дорого. Вот я и подумала, что прооперироваться можно и у нас. Тем более что доктор попался такой обаятельный.

– Неужели… Вас так доктор изуродовал? – ахнула Ксюша.

– Я и сама сначала не поняла, что произошло. У меня была серия операций, долго лежала. Подтяжка лица, нос, губы… Ничего вроде не болело, швы заживали хорошо. Все лицо было перебинтовано, и я чувствовала себя такой счастливой… Пока не настал день, когда сняли повязки.

Мы потрясенно молчали. О тортике и думать забыли.

– То-то я думала – почему мне не хотят зеркало давать? Врач говорил, что надо подшлифовать швы, анестезиолога позвал… Мне это показалось подозрительным. Я отпросилась в туалет, раздобыла пудреницу… Потом пришлось корвалолом откачивать.

– И что дальше? – прошептала Ксюша. – Он хотя бы возместил моральный ущерб?

– Ага, трижды возместил, – усмехнулась Люба. С ее губами усмехаться было не так-то легко. Во всяком случае, смотрелось это жутковато, – нашел какие-то оправдания. Собрал консилиум липовых врачей, которые подтвердили – он сделал все, что мог. Я и так, и так с ним пыталась говорить… Мне бы хоть денег получить на переделку в Москве, ведь я последние за операцию отдавала. И журналистов привлечь пыталась, и милицию… А он на меня потом еще и в суд подал – за подрыв репутации клиники.

– Ну ни фига себе, – протянула я.

– Shit happens, – Люба залпом выпила чай, не притронувшись к десерту, – Кахович вот мне скидку сделал огромную. Но сказал, что все равно исправить все не получится. Не хватит тканей, – ее голос дрогнул.

Ксения зябко поежилась.

– Муж, когда меня увидел, в обморок хлопнулся. Я впервые видела, как он плачет.

– Другой бы и бросить мог, – я вздохнула, вспомнив о Георгии.

– У нас дети. Трое, – слабо улыбнулась Люба, – и потом, он все еще надеется. Я ему всю правду не говорю.

– Сколько же вам лет? – поинтересовалась Ксюша.

– Тридцать два.

После того как Люба ушла, унеся с собою «Космополитен» и один из порножурналов, которые я от скуки стащила с работы, мы еще долго сидели молча и боялись взглянуть друг другу в глаза.

Первой нарушила молчание Ксения.

– Как ты думаешь… – она помолчала, не решаясь озвучить пессимистичные мысли, – а с нами такого произойти не может?

– Теоретически, со всеми может, – тихо ответила я, – но мне говорили, что Кахович хороший доктор.

– Один из лучших в Москве, – горячо подтвердила Ксюша. – Вот возьмем нашу Наташку. Она лишь бы куда точно не пойдет. У нее ведь есть деньги и в Швейцарии операцию сделать, и в Америке. Да и меня Даррен мог в Америку позвать.

– Нам волноваться нечего, – все больше волнуясь, сказала я.

– Точно. Любе просто не повезло, она – исключение из правил.

– Потом мы еще будем смеяться, вспоминая этот разговор.