Книга Книга Греха - Платон Беседин

— Ты вырежешь мне его? — в её собачьих глазах мольба.

Мой отец всегда говорит мне, что каждый поступок не может быть просто эпизодом; он неизбежно порождает следующий поступок. Звенья одной цепи, любит повторять он. Моя жизнь в последнее время — череда безумств. Возможно, это всего лишь совпадения, но разве их последовательность нельзя назвать судьбой? Рыцарский девиз гласит: «Делай, что должен, и будь, что будет!». Я иду от обратного. Жду, что будет, и только после этого делаю, что должен. Порой мне кажется, что должен я совсем другое.

— Я не медик. Мне будет сложно, — говорю я.

Это идиотская отговорка. Стоило бы сказать другое: «Я вижу тебя всего третий раз и не могу вырезать тебе клитор. В принципе, я вообще не могу вырезать клиторы». Но мои слова будто диктуются мне кем-то, и этот загадочный чревовещатель произносит:

— Но у меня есть идея.

III

Инна приезжает через час. К этому времени я и Нина успеваем изрядно напиться. Происходящее начинает казаться мне очередной забавной игрой. Я чувствую подобие азарта. Инна, одетая в извечную красную юбку, с порога, не вынимая тонкой сигареты изо рта, заявляет:

— Вообще-то я не имела дела с женскими половыми органами. Только с мужскими.

— Уверен, ты справишься, — успокаиваю её я, вспоминая, как она орудовала скальпелем в морге.

На улице бушует настоящий ливень. Я думаю об Африке: шаманах и экваториальном климате. В руках Инны аккуратный чемоданчик. Она ставит его на стол и извлекает медицинские инструменты. От их вида я начинаю трезветь. Нина сидит на кушетке, голая и задумчивая.

— Нагрей воду! — говорит мне Инна.

— Для чего?

— Для операции нужна вода, — только сейчас до меня доходит, что должно произойти.

— Ты медик? — Нина обращается к Инне.

— Да.

— Я тоже, — видимо, они нашли друг друга.

Я иду на кухню, чтобы нагреть воды. Из подходящей посуды — эмалированная кастрюля. В ней плещется подобие супа. Я выливаю его в раковину и наполняю кастрюлю водой. Ставлю её на газ.

В комнате Инна осматривает промежность Нины. Она надела очки, в которых стала похожа на героиню дешёвого порнофильма. Нина спокойна. Даже счастлива. Кажется, что клитор будут вырезать кому-то другому.

Я приношу кастрюлю с горячей водой. В ней плавают остатки супа. Инна с сомнением осматривает воду, но ничего не говорит. В её руках скальпель, который она нагревает на спиртовке, принесённой с собой. Рядом лежат использованные шприцы.

— Обезболивающее, — поясняет Инна, видя мой испуганный взгляд.

— Дайте выпить, — доносится глухой голос Нины.

Я даю ей стакан водки с чаем. Она выпивает его залпом и тут же закуривает сигаретой. Старый школьный метод закуски.

Инна склоняется над Ниной и говорит мне:

— Дай ей что-нибудь в рот.

— Что? — я думаю о своём члене.

— Палку, линейку, ручку — что угодно, лишь бы она не кричала.

— Не буду, — заявляет Нина ровным голосом, и мы верим ей.

Я стараюсь не смотреть вниз. Стараюсь не слышать тяжёлое дыхание. Стараюсь не вдыхать запахи. Я бы ушёл, но Нина просит быть рядом. Говорят, многие мужчины падают в обморок, когда видят роды. Как бы они восприняли подобную ситуацию?

Лицо Инны напряжено. Кажется, она решает математическую задачу. Мой взгляд невольно падает вниз, и я вижу кровь на медицинских перчатках. Опять гениталии. Опять кровь.

Не знаю, сколько времени длилась эта сюрреалистическая операция. Мне кажется, что время, как и я, растаяли, словно на знаменитой картине Дали.

Когда я был ребёнком, то боялся сдавать кровь из пальца. Меня колотило лишь от одного её вида. Теперь я наблюдаю, как одна незнакомка вырезает клитор другой. Пути Господни неисповедимы. Впрочем, Господни ли это пути?

Инна кидает нечто крошечное в алюминиевую миску. Я возвращаюсь в реальность.

— Это он? — хрипит Нина.

— Да, — Инна спокойна.

— У меня есть ещё одна просьба.

— Слушаю, — говорит Инна.

Нина делает глубокий вдох и чётко, с расстановкой, словно читая по слогам, произносит:

— Я хочу его съесть, пропустить через себя и переработать в дерьмо. Не спрашивайте для чего. Это древний принцип, ритуал. Если говорить просто, то зло должно обратиться в дерьмо. Так я могу очиститься. Только так.

— Кстати, у туземцев существует поверье, что, съев определённую часть человека, можно унаследовать черту его характера, определённое качество. Интересно, что можно обрести, если съесть клитор? — говорит Инна.

— Мне не интересно, — безапелляционно заявляю я.

Нина кидает клитор в рот и начинает жевать. Мои чувства обостряются. Я явственно слышу, как челюсти пережёвывают пищу. Слышу чудовищное чавканье. Слышу, как работает гортань, и выделяется желудочный сок.

В этой какофонии фантасмагорических звуков я едва могу уловить голос, который непрерывно бубнит мне:

— Это сон, это дурной сон.

Глава седьмая

I

В проёме двери стоит мой палач. Тёмные очки скрывают глаза, в которых я мог бы прочесть приговор.

— Не слишком ты приветлив к гостям, — морщится Юля, — пригласишь войти?

Я отхожу от двери, давая понять, что она может зайти. Юля снимает туфли на высоком каблуке и озирается по сторонам.

— Тапочек нет, — читаю её мысли.

Юля проходит в мою единственную комнату. Смотрит на батарею пустых пивных, водочных и винных бутылок, выстроившихся у стен.

— Ты умеешь принимать гостей, — язвит она.

— «Мне приятно делать гостям приятно, но какая часть слова «уйди» тебе не понятна», — отвечаю я цитатой из БГ.

Она закашливается тем же старческим смехом. Мне нужно заручиться её молчанием, а для начала узнать цель визита. Я откупориваю бутылку с крепленым вином. Разливаю его в бокалы. Протягиваю один Юле. Она делает маленький, боязливый глоток и усаживается на диван. Мне хочется выгнать её вон, но я слишком зависим от неё сейчас, а потому говорю:

— И всё же, что ты хочешь?

— Помнишь сказку о Золушке?

— Конечно.

— В двенадцать часов тыква превращается в карету.

— И?

— У меня дома ты сравнил себя с тыквой, высохшей и пустой. Тыквой с Хэллоуина. Так вот, — она потягивается и снимает очки, — ведь возможно обратное превращение, когда тыква становится каретой.

— Для этого нужна добрая фея, — замечаю я, делая глоток из бутылки с вином.