Книга В ловушке с врагом - Захар Самовар

сейчас серьезно прячешь от меня игрушки? — изумился он. — Мне нравится!

— Фу! — скорчила я лицо.

— Да ладно тебе, ты меня боишься что ли? — сказал он и показательно облизнул нижнюю губу, проведя рукой по кубикам пресса.

Во мне проснулся демагог.

— Почему ты себя так ведешь? — спросила я.

— Как?

— Ты то поступаешь, как мифический «настоящий мужчина», то вытворяешь всякую дичь, как сейчас.

— А что тебе не нравится сейчас? — удивился он.

— Ты больной? — уже как-то обреченно выпалила я.

— Эх, совсем ты меня не любишь, — брякнул Игнат.

— Прекращай это, — попросила я. — Теперь мы семья.

Он усмехнулся. Я собралась с мыслями.

— Давай на этом закончим, хорошо?

Игнат поднял с пола полотенце и прикрыл им наготу. После недовольно цокнул.

— Я подумаю.

— Я напишу на тебя заявление в полицию, если так продолжится. Все, что мы сделали — отвратительно, учитывая, кто мы теперь друг другу. Отвратительно, — повторила я, и постаралась укоренить эту мысль в своей шабутной голове.

Выражение его лица омрачилось.

— Ты легла под меня без принуждения. Если твои ножки сами расходятся в стороны при виде мужика, в чем моя вина? Я лишь воспользовался возможностью.

На этой реплике все приличные слова в моем словаре закончились.

— Мразь, — выплюнула я на выдохе. — Знать тебя не хочу!

— Придется, — сказал он и покинул мою комнату.

Дверь хлопнула так, что чуть не вывалилась вместе с коробкой. Меня начало трясти. Слезы сами собой водопадом полились из глаз. Стало так больно. Так больно, как никогда раньше не было. Больно и пусто. И эта пустота будто пожрала все цвета и все тепло, которыми искрилась комната до его прихода. Мне захотелось исчезнуть.

Сорвавшись с места, я побежала в уборную. Все съеденное вперемешку со слезами вырвалось наружу. Каждый его поцелуй, каждое прикосновение….Все это проносилось в памяти и вываливалось неоднородной массой.

Мне начало казаться, что я покрыта какой-то черной противной отвратительностью. Желая отмыться, я расшоркала свое тело до ссадин. Пена прижигала раны, что были снаружи, будто приглушая внутреннюю боль.

Он и без последнего своего выпада всем видом давал понять, что ему плевать. Но тут раскрыл весь свой гнилостный аромат.

— Я просто шлюха, — шептала я себе под нос. — Так и есть.

Мне так не хотелось выходить. Я искренне сожалела, что вода не могла просто взять и смыть меня в сточную канаву подобно грязи.

Дурной мозг, будто вытягивая из глубины то, чего я не хотела знать, принялся рисовать мне романтические образы — мои и Игната.

Я уже знала, что своими поведенческими качелями он свел меня с ума. Но я и не подозревала, что он замучает меня до того, что во мне проснуться теплые чувства и привязанность.

Сшибая слезы мощным потоком, я осознала всю реальность этого Стокгольмского синдрома. Я влюбилась в своего истязателя.

— Я люблю его? — спросила я себя и, не разрешая себя дать ответ, вцепилась рукой в в шею. Я чувствовала, как ногти врезаются в плоть и становится трудно дышать.

В дверь ванной постучали.

— Мама звонила, сказала, чтобы ты сходила в магазин. Список на кухонном столе, — сказал Игнат.

— Чтоб ты сдох, — выкрикнула я из последних сил и разразилась громкими рыданиями.

— Эй?

— Уйди! Исчезни из моей жизни!

Ответа не последовало.

Не знаю, сколько прошло времени, но как только я выползла из ванной, то сразу же завалилась на кровать и так, спрятав под одеялом обмотанное полотенцем тело, я проспала до самого вечера.

Истерика вкупе с последними зрительными образами превратились в моем подсознании в ядовитую мешанину, что вылилась в весьма неоднозначное сновидение:

Я висела на обнаженном Игнате, связав свои ноги на его пояснице. От низа живота по всему телу разрастался жар. Я смотрела ему прямо в лицо, лица не было видно, но я точно знала с кем я.

Внезапно. Острой молнией кто-то взял меня сзади.

— Анечка, скажи мне, если он будет себя плохо вести, — послышался голос Петра Игнатовича.

— А я буду, — сказал Игнат и врезался зубами мне шею.

— Не беспокойся, Анечка, с твоей мамой я все уладил, — сказал отец Игната. — Она очень рада, что ты можешь быть нам так полезна.

Я чувствовала себя обязанной присутствовать там с этими двоими.

Обстановка внезапно сменилась и мы оказались в том загородном домике. Я удостоилась «чести» наблюдать идентичную картину, но только со стороны. К горлу подступило неистовое желание выблеваться. Опять и снова.

Таким блевотным кряхтением я ответила на упреки ворвавшейся в мою комнату матери. Она что-то тарахтела про магазин, а после, хлопнув дверью, удалилась. Но мне было плевать. Настолько плевать, насколько можно было себе это представить. Я прокручивала в голове все то, что мне снилось. Прокручивала того не желая. Оно само.

Мне стало стыдно и отвратительно от самой себя. Ладно, Игнат, такое еще можно было понять, но Петр Игнатович.

«Фу! Хватит!»- расплакалась я. — «Господи, — это и есть ад?».

Глава 6. ч.2

Не успела я договорить, как в комнату снова влетела мать. Воткнув руки в боки, она сурово поглядела на меня.

— Ну что еще я сделала не так? — спросила я.

— Еще спрашиваешь? — удивилась она. — Сейчас твой староста сообщил мне сколько у тебя долгов. Что за девушка такая — позорище!

— Какой нафиг ста… — начала было я. — А этот.

— Ты курсовую написала?

— Когда?

— Что когда? — взбурила мать.

— Когда мне ее было писать? Сначала были праздники, потом ваша годовщина, потом твоему сыночку любименькому я комнату драила, будто у него у самого руки из жопы растут, — я начала злиться. — Хотя, судя по всему, так оно и есть и совесть его оттуда же. Не человек, а большая ходящая переполненная дерьмом срака.

— Это что такое? — мама побледнела от услышанного. — Это кто тебя такому научил?

— Дай-ка подумать, может тот, с кем вы бросили меня в заваленном снегом домике посреди вьюги?

— Прекрати! — топнула ножкой мама. — Что за детская ревность? Постыдись! Я тебя такой не воспитывала. Это все твой интернет, — сказала она, после развернулась ко мне спиной. — Чтобы завтра же все сдала.

Дверь комнаты с треском хлопнула.

Не удивительно, что после всех этих приключений мои одногруппники стали думать, что я больна.

Все пять пар с перерывом в полтора часа, я сидела на Камчатке и сверлила недовольным взглядом затылок Игната. Он любезничал со всеми без разбора. Каждая первогодка текла слюной, когда он проходил мимо.

Домой мы возвращались по отдельности, но на свой этаж поднялись вместе. Я молчала. Он молчал.

С кухни пахло чем-то вкусным — мама уже