Книга Двое строптивых - Евгений Викторович Старшов

там, ближе к делу — кто знает…

Турок попотчевали во французской резиденции действительно роскошно, чем сгладили дневное недоразумение с форменным арестом и последовавшим разоружением и обыском. Трапеза сопровождалась игрой орденских музыкантов — не менее изысканной, нежели искусство орденских поваров, знавших, как попотчевать мусульман.

Наконец, во французский "оберж" явился великий магистр со свитой — только собак отослал с орденским слугой: турки так хорошо к собакам не относились, как крестоносцы-иоанниты. В пиршественной зале д’Обюссон и купец Ибрагим Хаким встретились.

Купец — маленький, толстый, круглолицый и усатый, легко и проворно пал ниц перед магистром. Затем столь же ловко вернул себя в прежнее положение, и то же действие совершила и его свита.

Последовал долгий и цветистый — истинно восточный — приветственный ритуал, на который магистр ответил хоть и коротко, но достойно, после чего состоялся обмен дарами.

Конечно, будь купец просто купцом, никаких подобных церемоний не было бы и в помине, однако этот купец был еще и послом, посему и честь Ибрагиму Хакиму оказывалась особая. В его лице подобающие почести воздали всем его начальникам — в том числе паше Ликии и османскому принцу Зизиму[9], у которых Хаким находился в подчинении, а также правителю Османского государства, султану Мехмеду.

Дары — обязательная, причем весьма разорительная, составляющая дипломатических отношений. Нет, надо отдать должное, турки тоже кое-чем отдарились, однако их дары, во-первых, не стоили им ничего, потому что были добыты пиратским промыслом, который при османах вновь расцвел в Ликии, как в античные времена, а во-вторых, все свои дипломатические затраты ликийский паша надеялся с лихвой возместить продажей д’Обюссону христианских пленников.

— Мой сиятельнейший господин, — изрек под конец церемоний купец, — почтительнейше просит ознакомиться со списком пленных христиан, нарочно по такому случаю составленном, дабы великий магистр мог иметь удовольствие узнать, кого из рыцарей мы предлагаем, и сколько к тому прилагаем голов прочих пленников вашей веры. Не все выносят тяжкий труд на великого падишаха, многие умирают от болезней, и посему предлагаемое моим господином предприятие послужит ко взаимной выгоде обеих сторон. Вы за добрую плату возвращаете своих людей, избавляя их от оков рабства и хватки смерти, а мы получаем выгоду, приобретая звонкую монету и не неся убытков от смерти наших рабов.

Д’Обюссон взял список, быстро пробежал глазами. За столько лет, проведенных им на Родосе, практически все были знакомы. Некоторых, кого магистр Пьер надеялся увидеть в списке, там не было — значит, переселились в лучший мир. Однако, пока османы склонны к переговорам, следовало попробовать узнать об их судьбе.

— И сколько твой господин хочет за всех?

— Он пока не говорил — это предмет будущих переговоров, которые с помощью Аллаха, надеюсь, будут продолжены.

"Затягивают, — мысленно отметил магистр. — Неспроста все это, явно неспроста. Ну пусть", а вслух сказал:

— У нас ведь тоже имеется изрядное количество ваших пленных. Мог бы вам предложить обменять их. Конечно, смотря по статусу. Простых же — одного на одного.

— Я с удовольствием сообщу предложение господина своему господину, но хотел бы заметить, что вряд ли он его примет. Мой господин считает, что попавшие в плен недостойны помощи, ибо как воины Аллаха должны были скорее пасть добрыми воинами на Его пути, нежели спасать свою шкуру у вас в плену. Поэтому господин предпочитает верные золотые неверным слугам, заслуживающим всех бед в этом мире и кровавого гноя в том, вместе с шайтаном изгнанным, побиваемым. Можете распять их на пальмах.

"Говорил бы проще, что паше нужно мое золото…" — горестно подумал магистр, но, естественно, вслух не произнёс, ответив только:

— Нет, мы, разумеется, не поступим столь опрометчиво по совету достопочтенного посла: нам работники нужны.

— Крепость чинить? — как бы между прочим задал купец интересовавший его вопрос.

Магистр решил его немножко поддеть:

— Да мы уж все починили, слава Богу. Ты и сам мог бы в этом убедиться, если бы тебя пропустили в военную гавань, куда ты столь легкомысленно стремился.

— Да, стремился. Я не знал, что у вас принято послов встречать ядрами.

— А мы не знали, кого встречаем. Не думали, что послы вот так, нахрапом, норовят пролезть туда, куда им лезть не надо. Грешным делом, за шпионов приняли.

— Стреляете вы не метко.

— Может, достопочтенному послу это понять сложно, однако бывает стрельба и без желания попасть. Так, для упреждения.

— О, если искусство пушкарей господина и вправду столь похвально, было б любопытно поглядеть их в деле.

— Когда уважаемый купец сменит халат и чалму на доспехи и шлем, чтобы пожаловать под огонь наших орудий, тогда он вполне сможет оценить искусство и точность наших пушкарей.

— О, нет-нет! Я мирный человек, мои руки привыкли к мехам, шелкам, а из металлов — только к золоту, серебру и меди.

На этом пикировка завершилась, и магистр сказал, что он надеется на хорошее обращение с пленниками, предназначенными для выкупа.

Купец с готовностью заверил его, что те не будут отныне работать и вообще терпеть каких-либо утеснений, за исключением, конечно же, ограничения свободы.

— Скажу больше, — добавил Ибрагим Хаким, — мой господин в надежде на плодотворные переговоры уполномочил меня, при наличии обоюдного согласия, заключить месячное перемирие для успешного их осуществления.

— Полагаю, мы примем это предложение. Всегда лучше договариваться в покое… Завтра мы дадим ответ. А ты сам, кстати, достопочтенный, чем торгуешь? — спросил магистр тоже вроде как бы между прочим, но не без умысла: весьма насущным был вопрос нехватки на острове запасов хлеба, и решался он с большим трудом.

Разумеется, идея о том, чтоб закупить хлеб у врага, поначалу показалась магистру дикой: во-первых, враг все же не должен был бы знать, что у рыцарей туго с продовольствием, а во-вторых, еще неизвестно, какое зерно они бы продали — прелое? Или вообще с отравой?

Но по здравом размышлении следовало все-таки попробовать закупить хлеб у нехристей. Шила в мешке не утаишь, и рано или поздно Мехмеду все равно будет известно о недостаче хлеба (если ему уже не сообщили из Туниса о "хлебных" переговорах крестоносцев с местным беем), а вопрос качества легко проверить — на тех же пленных.

— Всем торгую, господин, кроме родины и веры.

— А зерном?

— Торгую и зерном. В Ликии это прибыльно, потому что, как известно, хлеб в ней родится скудно. Ее земля щедра только на виноград да на овощи, а море вознаграждает упорных тружеников рыбаков рыбой и иными своими дарами, а вот с хлебом всегда туго.

— Какой же мне из этого сделать вывод — что хлеб купить