Книга Спаситель Океана - Георгий Михайлович Садовников

за руку к выходу. Я оглянулся и увидел в открытую дверь каморки Базиля Тихоновича, уже стоящего возле тумбочки с авторучкой в руках. Перед ним лежал чистый листок бумаги. Но глаза Базиля Тихоновича были пока устремлены в потолок. На губах его бродила лукавая улыбка. Он вновь переживал одно из своих удивительных приключений.

— Нет, чтобы, как все нормальные дети, сначала поесть после школы, так его понесло в котельную, — сказала бабушка, поднимаясь вместе со мной по ступенькам из подвала. — И о чем вы только могли говорить? — И бабушка скосила на меня глаз.

— Да ни о чем, про голубей говорили, — солгал я, помня, что бабушка уже давно взрослый человек и что если рассказать взрослому человеку о приключениях нашего слесаря, ему это будет совсем неинтересно.

Бабушка мне поверила. Она говорила, что всегда верит мне. Я начал сразу переживать из-за того, что сказал ложь. Но потом нашел оправдание. Убедил себя в том, что сделал это ради самой же бабушки. Что было бы еще хуже, если бы я навел на нее зеленую скуку. И тогда она, рассердившись на это, могла запретить мне общаться со слесарем-водопроводчиком. Но и разговоры про голубей тоже оказались ей неинтересны. Наверно, поэтому бабушка разочарованно вздохнула.

— Вместо того чтобы болтать про птиц, взял бы да расспросил его о чем-нибудь более существенном, — произнесла она с досадой.

Нам оставались всего три-четыре ступеньки для того, чтобы подняться из подвала, как вдруг свет заслонило что-то большое, грохочущее, словно курьерский поезд. Прямо на нас мчался жилец из восьмой квартиры — огромный толстый мужчина в полосатой пижамной куртке.

— Бегу за слесарем, — сообщил он, переводя дыхание. — Понимаете, целый час ждем. Мастер, говорят, золотой, да вот как начнет…

— Я вас прекрасно понимаю. Сама была в аналогичном положении, — перебила бабушка. — Но там его нет.

Я удивился и поднял глаза на бабушку. Ее лицо пылало алым румянцем. Еще бы, не она ли сама твердила мне с утра до вечера, что ложь — самое худшее зло на свете.

— Нет, он там, — возразил между тем толстяк. — Я только что звонил в котельную, и Иван Иваныч сказал, что он у себя. Вы просто его не заметили. Но у меня глаз зоркий. Орлиный глаз!

Толстяк засмеялся победно и загрохотал дальше.

А я с грустью подумал, что все — сейчас помешает он Базилю Тихоновичу, и глава о подвесках и на этот раз останется не рассказанной.

— Что же ты, даже соврать как следует не смогла, — сказал я в отчаянии.

— Вот уж никогда не думала, что тут тоже необходимо умение, — пробормотала бабушка виновато.

Я наскоро пообедал и без обычных бабушкиных понуканий сел за уроки. Мне не терпелось поскорей освободиться, чтобы выйти во двор к друзьям, встревоженным моей судьбой, и открыть им тайну нашего слесаря-водопроводчика.

Но так уж бывает всегда, когда спешишь: не получаются самые простые вещи. Я тут же забуксовал на очень легкой задачке. Мое сознание никак не могло сосредоточиться на ее решении. Мне мерещилась пятерка мужчин, мчащихся на конях по дорогам Франции, четверо из них кутались в мушкетерские плащи, на пятом красовался комбинезон слесаря-водопроводчика. Мое напряженное ухо уловило лязг металла. Я не сразу сообразил, что это бабушка кому-то открыла дверь.

— Прямо замучилась с сыном, — послышался голос матери Феликса. — Никак не могу заставить решить простую задачку. Ерзает за столом, вздыхает, грызет авторучку и думает, наверно, бог знает о чем, но только не об уроках. Зашла к сестре, та жалуется на своего Яшу. У соседей тоже на Зою кричат. Павловна, а как ваш-то?

— Наш-то? Уже все решил, — вторично солгала бабушка за этот день. — Сейчас пойдет гулять.

— Вам хорошо, а мы со своими не знаем, что делать. Может, это эпидемия? Как вы считаете, Павловна?

— Эпидемия, — ответила бабушка, даже не задумываясь.

— Господи, — испугалась мать Феликса. — Пойду вызывать врача.

— Зачем врача? Врач тут не нужен. Справишься сама, — сказала бабушка, видимо не моргнув даже глазом.

Я не узнавал ее. Куда только делась ее степенность, которую она старалась привить и мне. Сегодня бабушка вела себя словно самая легкомысленная девчонка.

— И что нужно делать? Таблетки? Компресс? — спросила мать Феликса.

— Ни в коем случае. Тут необходимо другое средство: лю-бо-пы-то-терапия, — сказала бабушка по слогам, и я понял, что она только что сама сочинила это слово.

— Лю-бо-пы-то-терапия? — повторила мать Феликса. — Что же это такое?

— Курс лечения очень прост и доступен в домашних условиях, — браво сказала бабушка. — Отпустите сына во двор, и через двадцать минут ваш ребенок вновь станет нормальным.

— А как же уроки? — растерялась гостья.

— Выучит перед слом. Если ваш Феликс ляжет сегодня попозже, с ним ничего не случится. Так вот, зайдите к сестре и Зонной маме и передайте то же самое. Скажите, это прописала я!

Мать Феликса, наверное, только пожала плечами. Я слышал, как она безмолвно закрыла за собой дверь. А бабушка вошла в комнату, напевая под нос что-то лихое о гусарах-усачах.

— Хватит томиться, марш во двор! — приказала бабушка и молодцевато промаршировала в смежную комнату, размахивая руками на солдатский манер.

Но я был самолюбив и не мог ей позволить считать, будто бы только и жду, как бы отступить перед трудностями. И потому остался на месте.

Минут через десять бабушка вышла из комнаты и изумилась, увидев меня за тетрадкой.

— Ты еще здесь, негодник?! — вскричала она. — А ну сейчас же во двор! Бессовестный, там ждут тебя товарищи! Ты один им можешь помочь!

Я взял тетрадь Базиля Тихоновича и вышел, усиленно скрывая радость и делая вид, будто подчиняюсь насилию, но едва за мной захлопнулась дверь, как ступеньки лестницы замелькали под моими ногами. Братья и Зоя уже сидели на старых бревнах, когда-то сваленных в углу двора.

Бревна давно почернели от времени, на трещинах проросла трава. По словам бабушки, эти бревна привезли и сложили в углу двора еще в те далекие времена, когда она была девочкой. И будто бы она в детстве частенько сиживала на них, обсуждая дела со своими подругами. Потом на бревнах сидел мой отец — сын бабушки. Однажды она выбрала