Книга Самая лёгкая лодка в мире - Юрий Иосифович Коваль

смекнул, что сейчас начнется стрельба, отбор колбасы и задержание преступников.

Милиция, однако, пожавши нам руки, уселась за стол. Тут на Петровича нахлынули новые мысли, что мы с фотографом тайные агенты.

Безумными глазами глядел он на меня, как бы говоря: «Не сообщай ни о чем, умоляю». Специально, чтоб попугать Петровича, я строил Шуре сообщающую рожу.

— Это ты пригласил Клару? — потихоньку спросил меня Орлов.

— Да нет.

— Сама явилась, — сказал Орлов и поморщился.

Это орловское поморщивание было мне непонятно. Вроде раньше он особенно не морщился при виде Клары. Непонятно было, откуда Клара взялась у Петровича, ведь она никогда в жизни не знала моего адреса, не знал его и милиционер-художник. Значит, откуда-то они узнали, а откуда? И почему Клара пришла с милиционером?

В суматохе сборов спрашивать об этом было неловко.

Клара между тем была сегодня какой-то необычной, я бы даже сказал — необыкновенной. Она как-то стеснялась, пряталась за милиционера, и в руках у нее была ромбическая картонная коробка. Куда деть эту коробку, она положительно не соображала. Какое-то время мне казалось, что она хочет всучить коробку мне, и я на всякий случай отошел к лодке.

Клара водрузила коробку на стол.

Под гомон милицейских восторгов коробку вскрыли, и в ней оказался чудовищный торт, на котором росла неприятно-розовая толстая роза.

Фотограф взялся заваривать чай, а Клара резать розу.

Стали пить чай с Клариным тортом. Милиция, как я и полагал, навалилась на розу, хотя и Петюшка оттяпал некоторый кусок.

Задавленная тортом беседа текла вяло. Я рассказывал о Багровом озере, о легкости «Одуванчика».

— Слушай, — сказал Петюшка, втянув остатки розы, — а кто у вас капитан?

— Что такое? — не понял я. — Какой капитан?

От кого, от кого, но от Петюшки я такой глупости не ожидал. Кажется, всем ясно, что капитан — я. Я строил лодку, задумывал плаванье, все организовал, так кто же капитан?

— Он, — сказал фотограф и показал на меня пальцем.

— По-моему, он безрассуден, — сказал милиционер Шура, еле ворочая своим тортолюбивым языком. — Он не годится в капитаны.

Я задрожал от удивления и обиды. Я надеялся, что кто-нибудь возразит Шуре, но все молчали, а Клара обиженно поглядывала на меня. Она прекрасно заметила, как невнимателен я был к ее розе.

— Но ведь он построил лодку, — сказал фотограф, — значит, он — капитан.

— Не важно, кто что строил, — сказал милиционер, — важно, чтоб плаванье прошло удачно.

— Слушай, — сказал Петюшка, чувствуя, что обидел меня, — а зачем тебе быть капитаном? Ты и лодку построил, и плаванье задумал, вот и плыви себе. А капитаном пусть будет фотограф, надо же и ему за что-то отвечать.

— Да какой из фотографа капитан! — возмутился наконец Орлов. — Он и весло-то держать не умеет, не знает, где Север, где Юг. Тоже мне нашли капитана.

— Почему же это из меня не выйдет капитана? — замедленно вдруг произнес фотограф. — Кто сказал, что я не знаю, где Норд, а где Зюйд? Ты сам-то знаешь, сколько ног у краба?

Фотограф-профессионал неожиданно взволновался, губы у него побелели, борода встряслась. Приподняв над столом руку, он вдруг задрал рукав, и на руке его, поближе к локтю, мы увидели не слишком-то большой, но явный синий якорь.

Опустив рукав, капитан застегнул пуговицу и уставился обиженно в торт.

— У краба десять ног, — сказала Клара. — Но дело не в этом, дело в успехе плаванья. Я предлагаю проголосовать.

— Проголосуем? — спросил и милиционер-художник.

За меня проголосовали Орлов и фотограф, а за фотографа все остальные, и даже Петрович махал у шкафа лапой. Милиционер и Клара стали гордиться победой на выборах, а Петюшка подмигивал: да зачем тебе быть капитаном? Брось ты это.

И я понял, что Петюшка прав. Главное — плыть, куда хочешь. И я вдруг обрадовался, что капитаном у меня стал профессионал-фотограф и получил совсем неслыханный титул: капитан-фотограф.

Но с Петровичем я решил разделаться немедленно, раз и навсегда.

— Нам пора в дорогу, — сказал я, вставая. — У меня осталась единственная просьба: пускай Орлов заберет мою раскладушку. К Петровичу я больше не вернусь.

Часть вторая

Глава I

Опасайтесь лысых и усатых

— Вы еще не проснулись? Проснулись вы или нет?

Кажется, я еще не проснулся.

— Неужели вы спите? А вид такой, будто вы проснулись.

Такого вида у меня быть не могло, ведь я не открывал глаз. Я хотел возразить, но подумал: начну спорить — сразу станет ясно, что я проснулся. Я решил промолчать и всем своим видом показать, что еще не проснулся.

— Жалко, очень жалко, что вы не проснулись. Такое умное, такое проснувшееся лицо. Обидно, и все.

Я просто не знал, как быть — просыпаться или нет. Пожалуй, надо было не валять дурака, а просыпаться, раз уж у меня был такой проснувшийся вид.

Но как это сделать? Глупо подскакивать и орать, дескать, я проснулся. А как еще показать, что это свершилось, я не мог сообразить, потому что все-таки проснулся не до конца.

— Ладно. Вы лежите и слушайте. Только на секунду приоткройте глаза, покажите, что проснулись, а потом можете снова закрывать.

Я открыл глаза и увидел старуху, сидящую напротив. Она была в черном платке, который окутывал голову и плечи, из платка выглядывал кривой колдовской нос.

Над головою старухи висела нога в розовом носке. Это была нога капитана-фотографа, и я вспомнил, что мы в купе поезда, увозящего «Одуванчик» из Москвы.

— А теперь закройте глаза и слушайте. Закрывайте, закрывайте…

Кажется, надо было и вправду закрывать только что открытое. Неловко пялить глаза, если их просят закрыть, и я покорно сомкнул веки.

— Вот молодец. Хорошо. А теперь слушайте. Я хочу вас предупредить, а то умрете и сами не узнаете от чего. Главное — берегитесь Волны!

Мне захотелось немедленно открыть глаза, но я удержался.

— Я вам все расскажу, хоть это и секрет. Надо беречься Волны. В ней все дело. Вы поняли? Ну, теперь откройте глаза и покажите, что вы все поняли.

Я открыл глаза. За колдовским носом разглядел я серые орлиные очи.

— Волна эта чрезвычайно опасна, — говорила старуха, наклоняясь ко мне. — Ее распространяют лысые и усатые. Они знают секрет.

— Какая волна? — собравшись с силами, сказал я.

— Лучевая, — пояснила старуха. — Ее распространяют лысые и усатые. Вы поняли?

Кажется, я все понял. Старуха была «с приветом» и сейчас пыталась передать