Книга Церковный суд на Руси XI–XIV веков. Исторический и правовой аспекты - Павел Иванович Гайденко

у холопа»[175]. То есть холопство имело более широкий спектр смыслов, социальных ролей и статусов, чем те, что определялись нормами Русской Правды. Наконец, в-третьих, не в пользу версии о холопстве говорит и возложенное на Дудика наказание. Проанализировав приговор, А. Ю. Виноградов сделал важное уточнение, обратив внимание на то, что расправа над Дудиком отчасти соответствовала наказанию клирика[176]. Между тем в источниках о священстве Дудика ничего не известно. Однако нельзя исключать, что в данном случае под клиром могли пониматься и епископские слуги, задействованные в системе церковного управления и организации святительских служб.

Наконец, важно понять, за что был судим епископ Лука. Летописание не дает прямого ответа на данный вопрос. Однако очевидно, что архиерея, а вслед за этим и его обидчика судили по принятым в Византии нормам римского права в рамках включенных в него законов, регулировавших каноническую жизнь Церкви. Данное обстоятельство, по мнению О. Г. Ульянова, могло объясняться особым положением архиереев и духовенства, ставленническая присяга которых предполагала выражение верности, в том числе и императору. Последнее вполне позволяло рассматривать церковных лиц в качестве подданных византийского императора.

Наиболее подробно проблема установления выдвинутых против епископа Луки обвинений рассмотрена в работах В. В. Милькова и А. Ю. Виноградова[177]. При том, что по ряду сторон этой истории мнения исследователей расходятся, едины они, во-первых, в том, что суд над епископом Лукой отражал сложные внутренние противоречия, присутствовавшие не только между Новгородом и Киевом, а также между греческой и русской частью Русской Церкви (митрополии), но и внутри городской общины Новгорода. Во-вторых, реконструкция может быть осуществлена на основе принципа «зеркальности» наказания для человека, совершившего оговор. При этом А. Ю. Виноградов вполне справедливо заметил, что наложенное на Дудика наказание – отсечение двух рук – противоречило законам Византии (Прохирону). Если отложить политическую составляющую обвинений, какие могли быть выдвинуты против епископа Луки на основании норм Эклоги, то, судя по всему, Дудик обвинил архиерея в каких-то блудных поступках[178]. Митрополит же наказал епископа Луку, отстранив его от службы на три года, по общим мотивам несоответствия жизни пастыря церковным канонам. Дудик же был наказан по принципу талиона и как клирик, совершивший оговор[179]. Правда, не вполне ясно, кто и где судил Дудика, и, конечно же, кто привел в исполнение принятое решение. Вынесение архиереем приговора, предполагавшего совершение членовредительства, крайне необычно для византийской каноническо-правовой практики. Таковая мера, скорее всего, могла быть принята светским лицом. В противном случае приговор вступал в противоречие с принципами невозможности пролития крови духовенством. Впрочем, отмеченная проблема нуждается в отдельном рассмотрении.

Не менее примечательно трехлетнее удержание епископа Луки в Киеве. Пояснение этой ситуации было дано в работах О. Г. Ульянова и А. Ю. Виноградова, независимо друг от друга пришедших к выводу, что отмеченный срок в полной мере соответствовал наказанию, оговоренному в 123 Новелле Юстиниана. Согласно нормам этой Новеллы, трехлетнее монастырское заточение накладывалось на клириков, обвиненных в неподобающем поведении[180]. Вероятно, именно в этот период епископ Лука смог апеллировать в Константинополь о пересмотре дела, добившись оправдания, возвращения права служения и возвращения на кафедру.

О драматизме ситуации, пережитой епископом Лукой в Новгороде, может многое рассказать его поучение к «братии», под которой, вероятно, понимались новгородцы. Особо епископ Лука оговаривает грех ложного свидетельства, ложной кляты, оговора и неправедного суда. За кажущейся простотой текста скрывается большой и тяжелый жизненный опыт святителя. Однако в истории епископа Луки не присутствует упреков в адрес митрополита и патриарха. Данное обстоятельство сильно отличает историю суда над епископом Лукой от истории судов над Поликарпом Печерским, позволяя говорить о том, что дело епископа Луки завершилось справедливым исходом.

Таким образом, «дело» епископа Луки Жидяты может рассматриваться в качестве первого опыта совершения церковного суда на Руси. При всей трагичности ситуации, сложившейся вокруг новгородского епископа, она завершилась справедливым приговором, как в отношении самого архиерея, так и в отношении его обвинителя. Летописное известие, сообщающее о произошедшем, немногословно, однако оно позволяет не только воссоздать историю конфликта и даже проследить церковно-политические противоречия, в которые был погружен Новгород и его святительская кафедра, но и реконструировать некоторые процессуальные стороны судебного разбирательства, например, порядок апелляции. Приходится признать, что следствие тянулось неторопливо и заняло три года, позволившие патриаршему суду разобраться в произошедшем. Наложенное на святителя наказание, ставшее следствием крупной политической интриги, опиравшейся на свидетельские показания и обвинения со стороны одного из ближайших слуг святителя, было отменено. Таким решением Константинополь продемонстрировал не только силу Божественной правды, но и способность патриаршего суда выносить справедливые постановления. Между тем, некоторые стороны этого суда остаются неясными. Например, неизвестно, кто принимал решение о казни и кто его приводил в исполнение. Неизвестно, кто стоял за действиями Дудика. Неясно, где именно содержался епископ Лука во время удержания. Неведома и реакция Константинополя на решение митрополита. Впрочем, последующее исчезновение митрополита Ефрема могло объясняться раздражением, какое, вероятно, испытал Константинополь к киевскому первоиерарху, не только не сумевшему разобраться в жизни своего диоцеза, но усугубившему конфликт, наказав невинного архиерея. Решение перечисленных вопросов – дело будущего.

Глава 4. Суд над епископом Феодором Ростовским

Святой благоверный князь Андрей Боголюбский (1110–1174). Фреска Успенского Княгинина монастыря. Владимир. 1647–48 годы

Лаврентьевская летопись

В лѣт̑. ҂s҃. х҃. о҃. з҃. [1169] Мстислав же Андрѣєвичь. посади в Къıєвѣ стръıӕ своѥго Глѣба. а сам̑ иде ѡпѧт̑ Володимерю. а Глѣбъ да сн҃ови своєму Переӕславль. В то же лѣт̑. чюдо створи Бъ҃ и ст҃аӕ Бц҃ѧ. новоє в Володимери городѣ. изгна бо Бъ҃ и ст҃аӕ Бц҃ѧ Володимерьскаӕ. злаго и пронъıрливаго. и гордаго лесть|ца. лжаго влд̑ку Феѡдорца. из Володимерѧ ѿ ст҃ъıӕ Бц҃ѧ. црк̑ве Златоверхъıӕ. и ѿ всеӕ землѧ Ростовьскъıӕ. не въсхотѣ бо блгс̑веньӕ и оудалисѧ ѿ него. тако и сь нечс̑твъıи не всхотѣ послушати хрс̑толюбиваго кнѧзѧ Андрѣӕ. велѧща ѥму ити ставитъсѧ к митрополиту г Къıѥву. и не всхотѣ. наче же Бу҃ не хотѧщю ѥго и ст҃ъи Бц҃ѣ. изверже ѥго изъ землѣ Ростовьскъı. ѿиметь ѿ него үмъ. такоже и надъ симь створи Бъ҃. ѿӕ ѿ него үмъ. кнѧзю же ѡ немь добро мъıслѧщю. и добра ѥму Г хотѧщю. сь же не токмо не всхотѣ поставленьӕ ѿ митрополита. но и цр҃кви всѣ в Володимери [повелѣ] затворити. и ключѣ цр҃квнъıѣ взѧ. и не бъıс̑ ни звоненьӕ ни пѣньӕ по всему граду. и въ сборнѣи цр҃кви. в неиже чюдотворнаӕ мт҃и Би҃ӕ. и ина всѧка ст҃ъıни єӕ. к неиже вси хрс̑ьӕне съ страхом̑ пририщють. оутѣху и Заступницю имуще. и цѣленьӕ ѿ неӕ приємлюще. дш҃мъ и тѣлом̑ своимъ. и ту дерзну /л.119 об./ црк҃вь затворити.