Книга Геносказка - Константин Соловьев

— А суть в том, что наш сорванец достаточно известен на городском дне. И, уверяю тебя, папа Арло был бы потрясен, узнав, какая репутация водится за его деревянным отпрыском. Может, дома, в мастерской, он умел выглядеть мальчишкой. Развязным, балованным, дерзким, но все-таки мальчишкой. Улицы знают его другим.

— Каким же?

— Уж точно не юным подмастерьем шарманщика. Наш Брутто сумел показать себя. Он шакал. Мелкий уличный хищник, промышляющий обычно по ночам и в одиночку. Грабежи, кражи, налеты на ремесленные лавки, похищение генетических материалов. В принципе ничего удивительного, улицы кишат такими. Но у него уже в столь юном возрасте имеется определенная репутация. Догадываешься какая?

— Не хочу гадать. Я оперирую фактами, а не допущениями.

— Говорят, он бездушен даже по здешним меркам. Настоящий малолетний садист. Запросто мог оторвать ухо вместе с серьгой или палец с понравившимся кольцом. Судя по всему, чужая боль его забавляет. Но не пьянит. Он всегда действует крайне уверенно, расчетливо и дерзко.

— Я не удивлена этому, братец. Помни, кто был его родителем. Обращаем ли мы внимание на боль дерева, от которого отломали ветку? Бруттино едва ли испытывает сожаление, причиняя боль представителям иного биологического вида. Мы для него чужие. А он всегда будет чужим для нас. Флоре и фауне никогда не договориться друг с другом, даже когда они мимикрируют друг под друга, копируя отдельные признаки. Бруттино был рожден деревом. Это его природа.

— Лучше бы ты создала его из какого-нибудь цветка, — укоризненно заметил Гензель. — Было бы меньше беспокойства.

Но Гретель не собиралась тратить времени на сантименты.

— Что еще ты узнал? — спросила она прямо.

— Что он — тот сорт дерева, с которым лучше не связываться. Помимо прочего, он успел заслужить славу крайне опасного противника. Говорят, в драке он делается страшен. А в Вальтербурге такую славу не так-то просто заслужить… Природная нечувствительность к боли, очень прочный эпидермис и садистские наклонности. Идеальный набор, чтобы получить репутацию бездушного ублюдка, с которым лучше не связываться. Думаю, года через два-три его имя уже будет общеизвестно. Слишком уж серьезны задатки. Поговаривают, однажды в «Безногой рыбе», портовой таверне, один старый разбойник сделал Бруттино замечание. Мол, мальчишкам, даже деревянным, лучше сидеть в школе, а не ошиваться на улицах. Все остальное произошло в секунду. Бруттино набросился на него, впился деревянными руками в тело и в буквальном смысле вывернул бедолагу наизнанку.

— Впечатляет, — согласилась Гретель с равнодушным лицом.

Гензель нахмурился.

— Даже чересчур. Он обладает прекрасной реакцией и невероятной силой. Я бы даже сказал, нечеловеческой, но это и так очевидно.

— Он — растение. У него нет мышечных волокон, его метаболизм имеет мало общего с нашим. Древесина куда прочнее человеческой плоти.

— А еще — бездушнее. У всех, кто о нем слышал, сложилось впечатление, что мальчишка вырастет в первостатейного головореза. Ему чужда жалость, он не ведает неуверенности. И никто не знает, что может из него вырасти.

— Ничего из него не вырастет, — уверенно сказала Гретель. — Пока тебя не было, я проверила некоторые старые образцы тех времен, когда мы возились с папашей Арло. Еще в пять лет культура «Бруттино», назовем ее так, достигает своих предельных жизненных показателей. Он больше не будет развиваться. Это был страховочный механизм, который я заложила в нем изначально. Не так уж безрассудны геноведьмы, как ты считаешь, братец.

— Считай, ты сняла тяжелый камень с моих трещащих старых плеч. Значит, он не превратится в исполинский дуб пятиметровой высоты, способный выкорчевывать дома?

— Нет. В семь лет он должен был достичь пика своего физического развития.

— Ну а дальше?

— Не знаю. Скорее всего, таким он и останется. Я не программировала длительность жизненного цикла, лишь купировала его развитие на определенном этапе. Вполне возможно, он проживет еще столетия.

— Вечный мальчишка?

— Не мальчишка. Не дай обмануть себя его внешности и возрасту. Вечно голодное и злое растение, оказавшееся вплетенным в чужой для него мир теплокровных млекопитающих. Судя по тому, что ты рассказываешь, Бруттино уже начал это осознавать. Свою инородность и чуждость всему окружающему. Едва ли его можно считать мальчишкой, братец. Теперь это самостоятельный хищник, лишенный многих человеческих качеств. Новый и агрессивный биологический вид, желания которого нам, как и прежде, неизвестны.

— Ну, желание золота явно у него наличествует, — пробормотал Гензель. — Иначе он не занимался бы грабежами. Хотя едва ли золото требуется растению для обмена веществ.

— Ты проверил подпольные рынки генетических зелий? Не исключено, что он попытается продать там что-то из отцовского капитала.

— Проверил почти все в городе. Но там Бруттино не видели. Остается предположить, что либо он слишком осторожен, чтобы светиться в таких местах, да еще и с ценным товаром, либо…

— Либо у него свои планы на эти пробирки, и заключаются они не в продаже, — закончила за него Гретель, явственно помрачнев лицом. — Кстати, пока ты гулял по городу, папаша Арло проверил свою опись и сказал, что именно пропало.

— Дай угадаю. Возбудитель коклюша?

Гретель не улыбнулась.

— Нет. Пять крайне опасных вирусных культур. Все обладают способностью к генетической ассимиляции, все могут стать причиной потенциальной эпидемии. Очень плохие вещи. Хотя они покажутся детской шалостью, если кто-то получит доступ к фальшивому камину и всем его сокровищам.

Молчание, воцарившееся в гостиной после этих слов, показалось Гензелю тяжелым и удушливым. Словно какая-то невидимая химическая реакция заменила все атомы кислорода иным химическим элементом, совершенно не годящимся для насыщения легких. В этом молчании они сидели несколько минут, не встречаясь глазами. Наконец Гензель прочистил горло.

— Кхм… Слушай, сестрица…

— Слушаю.

— Мне кажется, мы очень стеснены во времени. А проще говоря, времени у нас и нет.

Геноведьма качнула головой.

— Я тоже так считаю. Пока пробирки и ключ остаются в руках Бруттино, катастрофа может произойти в любую минуту. Очень сложно прогнозировать действия существа, логики и чувств которого мы не понимаем.

— Значит, мы вынуждены действовать сообразно моменту, решительно и жестко.

Прозрачные глаза геноведьмы, сереющие в моменты наибольшей сосредоточенности, уставились на него с несвойственным им любопытством.

— Кажется, ты что-то задумал, братец. Не уверена, будто знаю, что именно, но…

«Ей это не понравится», — подумал Гензель, делая вид, что подбирает слова.

— Глупо надеяться, что я смогу в одиночку найти деревянного разбойника. Город слишком велик, даже если шарить по самому его дну. Я думал, что смогу перехватить Бруттино сам. Пусть я не молод, зато имею немалый опыт и хорошо знаю здешние места, он же всего лишь мальчишка. Но он хитрее, чем я думал. Теперь я оцениваю свои шансы куда скромнее. Более того, допускаю, что могу целую неделю бродить по Вальтербургу и так и не нападу на свежий след. Позволительно ли в такой ситуации рисковать и терять драгоценное время?