Книга Надежда смертника - Дэвид Файнток

Напротив нас за соседним столиком я заметил звезду голографических снимков, чье лицо часто украшало экраны новостей. Она сидела с двумя мужчинами, которые то и дело поглядывали на нас. Я горячо надеялся, что они не станут беспокоить отца. Он ненавидел свою известность и больше всего хотел уединения и покоя. Я между тем прижимал лоб к иллюминатору.

– Где военная база? Мы сможем увидеть огонь лазеров?

– Ты же изучал оптику Скажи мне.

– Свет сам по себе невидим. Но если были облака пыли…

– А у них есть сигнальные маяки.

Отец постукивал суставами пальцев по губам, как будто размышляя, затем взглянул на часы.

– Господин Генеральный секретарь, неужели это в самом деле вы? – К нашему столику приблизилась супружеская чета: холеный мужчина в дорогом костюме и крупная женщина.

Я едва ли не выкрикнул: «Оставьте его в покое», но прекрасно понимал: отец был бы разъярен.

– Да.

– Мы голосовали за вас. Я – Дарвелл Рейне, вы, наверное, слышали о моих книгах? Это так волнующе – встретить вас. Сенат был так несправедлив, когда они… – Локоть его жены ткнул его в бок. – Ну конечно, вы уже знали… не будете ли возражать против автографа для нашей дочери?

– Очень хорошо. – Голос отца был холоден. Он взял предложенное меню и небрежно расписался.

– Господин Сифорт? – Накрахмаленный гардемарин топтался на месте в ожидании. – Честь встретить вас, сэр. Капитан Флорес спрашивает, будете ли вы так любезны пройти на мостик.

Рейне бормотал нам вслед:

– Это такая честь, мы расскажем всем нашим друзьям, это так замечательно – встретиться с…

В коридоре отец прорычал:

– Кто, черт возьми, этот самый Рейне Дарвелл?

– Я не знаю, отец.

– Именно поэтому я не люблю покидать резиденцию.

«Галактика», одно из новых небольших судов, имела только две палубы. Наша кают-компания была на второй, и мы устало тащились вверх по трапу, чтобы попасть на первый; гардемарин предупредительно шел впереди.

Обернувшись, он сказал:

– Это сразу за поворотом, сэр.

– Я знаю.

Гардемарин покраснел.

– Извините, господин Генеральный секретарь. Я забыл.

Отец проворчал:

– Было время. Перед вашим временем.

Люк к мостику был открыт, что меня удивило. Я слышал, что он обычно закрыт. Высокий и крепкий на вид лейтенант и пилот располагались по обе стороны кресла капитана, они выглядели чем-то озабоченными. Болезненного вида мужчина с редкими волосами поднялся, чтобы поприветствовать нас. Его капитанские нашивки были обрамлены сверкающей линией заклепок, обозначавших срок службы.

– Я – Флорес. Это большая честь – приветствовать вас на борту моего судна, господин Генеральный секретарь.

– Я привел своего сына. Надеюсь, что вы не возражаете.

– Нет, конечно, я… Господин Зорн, вы можете идти. – Гардемарин отдал честь и удалился.

– Спасибо за то, что пригласили нас сюда.

Флорес выглядел смущенным.

– Тут… ситуация. Адмирал Торн, штаб послал нам сигнал, требующий вашего незамедлительного присутствия. Я должен ответить на его звонок, пока вы находитесь на мостике.

– Я понимаю, – Лицо отца выглядело бесстрастным. – Эти бравые ребята – мой конвой?

– Конечно, нет… надеюсь, что не будет! – Капли пота блестели на его лбу. – Пожалуйста, сэр, я должен ответить на звонок, – Он включил пульт и скомандовал. – Центр связи, начинайте.

Через мгновение невозмутимое лицо адмирала Торна заполнило экран, он казался обрюзгшим, утомленным, и у него были мешки под глазами, которых я не заметил, когда мы встречались с ним.

– Капитан Флорес докладывает, сэр.

– Сифорт – с вами? А-а, вижу его теперь. Капитан Флорес, ваш бортовой комп должен записать нашу беседу.

– Корвин, записывай!

– Да-да, сэр, – ответил комп корабля.

– Без сомнения, вы осведомлены о гражданских беспорядках в Нью-Йорке, Ньюарке, и Большом Детройте. Господин Сифорт потребовал, довольно убедительно, чтобы я сопротивлялся политике флота, что я отказался сделать. Пока я не поместил его под арест, я не хочу, чтобы он бродил по орбитальной станции, вел соответствующие разговоры, вызывающие общественное напряжение, в то время как мы помогаем войскам ООН. Я убедил его присоединиться к вашему круизу. Но господин Сифорт может быть, гм, возмутителем спокойствия. Мы не можем допустить этого!

Я едва мог сдержать негодование, но когда взглянул на отца, его лицо ничего не выражало.

– Капитан Флорес, вы должны справиться с ситуацией следующим образом. Объявите чрезвычайное положение и призовите на службу господина Сифорта на этот период.

– Что? – Капитан был потрясен.

– Вы слышали меня. – Голос Торна звучал строго. – И удостоверьтесь, что все судно знает о том, что вы сделали.

– Но… Он – Генеральный секретарь! Бывший, я имею в виду. Я не могу. Сэр, вы абсолютно уверены… – в голосе Флореса явственно слышались панические интонации.

– Я все продумал. Таким образом, понимаете, к нему можно будет применить дисциплинарные нормы.

– Разрешите мне держать его взаперти в его… Могу приставить к нему охрану…

– Капитан, я отдал приказ, – безразличным тоном произнес Торн. – Выполняйте его.

– Да-да, сэр. Господин Сифорт, у меня нет… – Флорес взглянул на своих лейтенантов, словно ища поддержки. – Адмирал, на какой срок?

– На время вашего круиза. Скажем, так… До тех пор, пока «Галактика» не окажется в шлюзе орбитальной станции.

– Да-да, сэр!

– Я возражаю, – резко бросил отец.

– Я догадываюсь, что вы возражаете, – сказал Торн. – Действуйте, капитан Флорес.

С извиняющимся видом капитан смотрел в лицо отцу.

– Господин Генеральный секретарь, в соответствии со статьей двенадцатой Военного Устава и Устава Командования я объявляю на вверенном мне корабле чрезвычайное положение. Я призываю вас на военную службу и требую, чтобы вы присягнули.

– НЕТ! – Я стремительно бросился к отцу. – Оставьте его в покое, он лишь пытался…

Лейтенант, схватив меня за руку, скрутил ее за моей спиной, оттащил меня в сторону. Отец не сделал ни шага, чтобы вмешаться.

На судне слово капитана было законом, а власть – безграничной. Он был признанный представитель Правительства Господа Бога. Я не мог ничего сделать, чтобы предотвратить унижение отца, лишение его свободы действий, если таковым было желание капитана Флореса.

И оно было таковым.

Потрясенный, я наблюдал, как проходит процедура присяги, которая теперь ограничивала отца как военного человека.