Книга Возрождение - Уильям Джеймс Дюрант

между Регно и папами. Наконец, графиня Матильда завещала папе (1107) в качестве своего феодального домена практически всю Тоскану, включая Флоренцию, Лукку, Пистойю, Пизу, Сиену и Ареццо; на все это папы претендовали на права феодального государя, но редко могли привести свои притязания в исполнение.

Одолеваемое внутренней коррупцией, военной и финансовой некомпетентностью, путая европейскую политику с итальянской, а церковные дела со светскими, папство на протяжении столетий боролось за сохранение своих традиционных территорий от внутренней узурпации кондотьеров и от внешних посягательств других итальянских государств; так, Милан неоднократно пытался присвоить Болонью, Венеция захватила Равенну и стремилась поглотить Феррару, а Неаполь протягивал щупальца в Лациум. Для отражения этих атак папы редко полагались на свою маленькую армию наемников, но играли с жадными государствами друг против друга в рамках политики баланса сил, стремясь не дать ни одному из них стать достаточно сильным, чтобы поглотить папскую территорию. Макиавелли и Гиччардини справедливо связывали разделение Италии отчасти с этой политикой пап; и папы справедливо придерживались ее как единственного средства поддержания своей политической и духовной независимости через временную власть.

Будучи политическими правителями, папы были вынуждены использовать те же методы, что и их светские коллеги. Они раздавали, а иногда и продавали должности или бенефиции влиятельным лицам, даже несовершеннолетним, чтобы оплатить политические долги, или продвинуть политические цели, или наградить или поддержать литераторов или художников. Они устраивали браки своих родственников с политически влиятельными семьями. Они использовали армии, как Юлий II, или дипломатию обмана, как Лев X.5 Они мирились с бюрократической продажностью, а иногда и извлекали из нее выгоду — степень бюрократической продажности, вероятно, не превышала ту, что преобладала в большинстве правительств того времени. Законы папских государств были столь же суровы, как и другие; воров и фальшивомонетчиков папские викарии вешали как более или менее горькую необходимость управления. Большинство пап жили настолько просто, насколько это позволяла якобы необходимая демонстрация официальных церемоний; худшие истории, которые мы читаем о них, — это легенды, пущенные в ход безответственными сатириками вроде Берни, или разочарованными охотниками за местами вроде Аретино, или римскими агентами — например, Инфессурой — держав, находившихся в жестоком или дипломатическом конфликте с папством. Что касается кардиналов, управлявших церковными и политическими делами Церкви, то они считали себя сенаторами богатого государства и жили соответственно; многие из них строили дворцы, многие покровительствовали литературе или искусству, некоторые баловали себя любовницами; они благородно принимали легкий моральный кодекс своего безрассудного времени.

Как духовная сила папы эпохи Возрождения столкнулись с проблемой примирения гуманизма с христианством. Гуманизм был наполовину языческим, а церковь когда-то поставила перед собой задачу уничтожить язычество в корне и в корне, в вероучении и в искусстве. Она поощряла или одобряла разрушение языческих храмов и статуй; например, собор в Орвието совсем недавно был построен из мрамора, взятого частично из Каррары, частично из римских руин; один папский легат продал мраморные блоки из Колизея, чтобы пережечь их на известь;6 В 1461 году было начато строительство Палаццо Венеция с использованием еще более разрушенного флавианского амфитеатра; сам Николай в своем архитектурном энтузиазме использовал двадцать пять сотен телег мрамора и травертина из Колизея, Цирка Максимуса и других древних сооружений для восстановления церквей и дворцов Рима.7 Чтобы изменить такое отношение, сохранить, собрать и бережно хранить оставшееся искусство и классику Рима и Греции, требовалась революция в церковной мысли. Престиж гуманизма был уже так высок, импульс неоязыческого движения был так силен, ее собственные лидеры были так глубоко с ним связаны, что Церковь должна была найти место для этих событий в христианской жизни, иначе она рисковала потерять интеллектуальные классы Италии, а затем и всей Европы. При Николае V она раскрыла свои объятия гуманизму, смело и щедро поставила себя на сторону, во главе новой литературы и искусства. И на целый волнующий век (1447–1534) она дала уму Италии такую широкую свободу — incredibilis libertas, сказал Филельфо8а искусству Италии — столь разборчивое покровительство, возможности и стимулы, что Рим стал центром Ренессанса и пережил одну из самых блестящих эпох в истории человечества.

II. НИКОЛАЙ V: 1447–55

Выросший в бедности в Сарзане, Томмазо Парентучелли каким-то образом нашел средства, чтобы шесть лет учиться в Болонском университете. Когда средства закончились, он отправился во Флоренцию и служил репетитором в домах Ринальдо дельи Альбицци и Паллы де Строцци. Пополнив свой кошелек, он вернулся в Болонью, продолжил обучение и в двадцать два года получил степень доктора богословия. Никколо дельи Альбергати, архиепископ Болоньи, сделал его контролером архиепископского дома и взял с собой во Флоренцию, чтобы он присутствовал при Евгении IV во время долгой ссылки папы. В эти флорентийские годы священник стал гуманистом, не переставая быть христианином. Он завязал теплую дружбу с Бруни, Марсуппини, Манетти, Ауриспой и Поджо и стал участником их литературных собраний; вскоре Фома Сарзанский, как называли его гуманисты, воспылал их страстью к классической древности. Он тратил почти все свои доходы на книги, занимал деньги на покупку дорогих рукописей и выражал надежду, что когда-нибудь его средств хватит на то, чтобы собрать в одной библиотеке все великие книги мира; в этом стремлении и зародилась Ватиканская библиотека.9 Козимо поручил ему составить каталог Марцианской библиотеки, и Томмазо был счастлив среди рукописей. Он вряд ли мог знать, что готовится стать первым папой эпохи Возрождения.

В течение двадцати лет он служил Альбергати во Флоренции и Болонье. Когда архиепископ умер (1443), Евгений назначил Парентучелли его преемником, а через три года папа, впечатленный его образованностью, благочестием и административными способностями, сделал его кардиналом. Прошел еще один год, Евгений скончался, и кардиналы, зашедшие в тупик между фракциями Орсини и Колонна, возвели Парентучелли на папский престол. «Кто бы мог подумать, — восклицал он Веспасиано да Бистиччи, — что бедный звонарь священник станет папой, к смятению гордецов?»10 Гуманисты Италии ликовали, а один из них, Франческо Барбаро, провозгласил, что сбылось видение Платона: философ стал королем.

Николай V, как он теперь себя называл, преследовал три цели: быть хорошим папой, отстроить Рим и восстановить классическую литературу, образование и искусство. Он занимал свой высокий пост скромно и компетентно, давал аудиенции практически в любое время суток и умудрялся дружелюбно ладить как с Германией, так и