Книга Мещане - Максим Горький

Акулина Ивановна. Ты, видно, тоже птичьих порядковпридерживаешься в своем-то быту?

Перчихин. Вот именно, это самое! И хорошо ведь! Ничего уменя нет, никому я не мешаю… вроде как не на земле, а на воздухе живу.

Акулина Ивановна (презрительно). И никакого уваженья отлюдей не имеешь. На, пей… холодный только чай-то… да и жидковат немного…

Перчихин (поднимая стакан на свет). Не густо… ну, спасибо,хоть не пусто! В густом-то еще, пожалуй, увязнешь… А что до уважения, таксделайте милость, не уважайте… я сам никого не уважаю…

Акулина Ивановна. А кому оно, уважение твое, нужно? Никому…

Перчихин. И отличное дело!.. Я так замечаю, что люди,которые на земле свой кус хлеба берут, – друг у друга изо рта его дерут. Ая получаю пищу из воздуха… от небесных птиц кормлюсь… мое дело чистенькое!

Акулина Ивановна. Ну, а свадьба – скоро?

Перчихин. Чья? Моя, что ли? Так еще та кукушка, которая заменя бы замуж пошла, – в здешние леса не прилетала, шельма! Пожалуй,совсем опоздает… не дождамшись – помру…

Акулина Ивановна. Ты не болтай пустяков, а прямо говори –когда венчаешь?

Перчихин. Кого?

Акулина Ивановна. Дочь! Будто не знает… ишь!

Перчихин. Дочь? Когда захочет, обвенчаю… коли будет с кемвенчать…

Акулина Ивановна. Давно ли это у них затеялось?

Перчихин. Что? У кого?

Акулина Ивановна. Да не ломай паяца-то! Ведь сказала же онахоть тебе-то…

Перчихин. Про что?

Акулина Ивановна. Про свадьбу…

Перчихин. Это про чью?

Акулина Ивановна. Тьфу тебе! Старик уж ведь, стыдился быюродствовать-то!

Перчихин. Ты погоди! Ты не серчай… а скажи просто – в чемсуть дела?

Акулина Ивановна. Говорить-то с тобой охоты нет…

Перчихин. А ты говоришь… да еще сколько времени говоришь ивсе без толку…

Акулина Ивановна (сухо, с завистью). Когда Палагею с

Нилом венчать будешь?

Перчихин (вскакивая, изумленный). Что-о? С Нилом… ну-у?

Акулина Ивановна. Неужто вправду она тебе не говорила? Ну,люди пошли!.. Отцу родному…

Перчихин (радостно). Да что ты? Да шутишь? Нил? Ах, раздуйих горой! В сам-деле? Ах, черти! Ай да Полька! Это уж целая кадрель, а неполька… Нет, ты не врешь? Ну-у, ловко! А я так расположил в уме, что Нил наТатьяне женится… Правое слово! Такая видимость была, что как бы на Татьяне…

Акулина Ивановна (обиженно). Еще кто бы за него выдалТатьяну! Очень нам нужно… такого отбойного…

Перчихин. Нила-то очень нужно? Что ты! Да я бы… да будь уменя десять дочерей, я бы, закрыв глаза, всех ему отдал! Нил? Да он… он сточеловек один прокормит! Нил-то? Ха-ха!

Акулина Ивановна (с иронией). Смотрю я, – тесть у негохорош будет! Оч-чень приятен!

Перчихин. Тесть? Вона! Не захочет этот тесть никому на шеюсесть… их ты! На камаринского меня даже подбивает с радости… Да я теперь –совсем свободный мальчик! Теперь я – так заживу-у! Никто меня и не увидит…Прямо в лес – и пропал Перчихин! Ну, Поля! Я, бывало, думал, дочь… как житьбудет? И было мне пред ней даже совестно… родить – родил, а больше ничего и немогу!.. А теперь… теперь я… куда хочу уйду! Жар-птицу ловить уйду, за самые затридесять земель!

Акулина Ивановна. Как же уйдешь ты! От счастья не уходят…

Перчихин. Счастье? Мое счастье в том и состоит, чтобыуходить… А Полька будет счастлива… она будет! С Нилом-то? Здоровый, веселый,простой… У меня даже мозги в голове пляшут… а в сердце – жаворонки поют!Ну, – везет мне! (Притопывая.) Поля Нила подцепила, она мило поступила… Ихты! Люли-малина!

Бессемёнов (входит. Он в пальто, в руке картуз). Опять пьян!

Перчихин. С радости! Слыхал? Палагея-то?

(Радостно смеется.) За Нила выходит! а? Здорово, а?

Бессемёнов (холодно и жестко). Нас это не касается… Мы своеполучим…

Перчихин. А я все думал, что Нил на Татьяне намеренжениться…

Бессемёнов. Что-с?

Перчихин. Правое слово! Потому видимо было, что Татьяна непрочь… и глядела она на него так… эдак, знаешь… ну, как следует, и вообще… ивсе прочее… а? Вдруг…

Бессемёнов (спокойно и злобно). Вот что я тебе скажу, милый…Ты хоть и дурак, но должен понимать, что про девицу говорить такие подлые словане позволено. Это – раз!

(Постепенно повышая голос.) Засим: на кого и как гляделатвоя дочь и кто как на нее глядел и что она за девица, – я не говорю, атолько скажу одно: ежели она выходит за Нила – туда ей и дорога! Потому обоимим – цена грош, и хоть оба они мне обязаны очень многим, но я отныне на нихплюю! Это – два! Ну-с, а теперь вот что: хоша мы с тобой и дальниеродственники, но однако погляди на себя – что ты такое? Золоторотец. И скажимне – кто это тебе разрешил придти ко мне в чистую горницу в таком драном виде…в лаптищах и во всем этом уборе?

Перчихин. Что ты? Василий Васильич, – что ты, брат? Даразве я в первый раз эдак-то…

Бессемёнов. Не считал разов и не хочу считать. Но вижу одно– коли ты так являешься, значит, уважения к хозяину дома у тебя нет. Опятьговорю: кто ты? Нищий, шантрапа, рвань коричневая… слыхал? Это – три! И – пошелвон!

Перчихин (ошеломленный). Василий Васильевич! За что? Закакое…

Бессемёнов. Вон! Не финти…

Перчихин. Опомнись! Я ни в чем пред тобой…

Бессемёнов. Ну?! Ступай… а то…

Перчихин (уходя, с укором и сожалением). Эх, старик! Ну, ижаль мне тебя! Прощай!

(Бессемёнов, выпрямившись, молча, твердыми, тяжелыми шагамиходит по комнате, суровый, мрачный. Акулина Ивановна моет посуду, боязливоследя за мужем, руки у нее трясутся, губы что-то шепчут.)

Бессемёнов. Ты чего шипишь? Колдуешь, что ли…

Акулина Ивановна. Я молитву… молитву, отец…

Бессемёнов. Знаешь… не быть мне головой! Вижу, – небыть… Подлецы!

Акулина Ивановна. Ну, что ты? Ай, батюшки… а? Да почему? Даеще, может быть…

Бессемёнов. Что – может быть? Федька Досекин, слесарногоцеха старшина, в головы метит… Мальчишка! Щенок!

Акулина Ивановна. Да еще, может, не выберут его… ты некручинься…