Книга Мещане - Максим Горький

Тетерев (качая головой, отходит от нее к двери и, отворивдверь, говорит, тяжело ворочая языком). Проклятие дому сему!.. И больше ничего…

(Татьяна медленно идет в свою комнату. Минута пустоты итишины. Быстро, неслышными шагами входит Поля и за нею

Нил. Они без слов проходят к окнам, и там, схватив Полю заруку, Нил вполголоса говорит.)

Нил. Ты прости меня за давешнее… это вышло глупо и скверно…но я не умею молчать, когда хочу говорить!

Поляпочти шепотом). Все равно… теперь все равно! Что ужмне все они? Все равно…

Нил. Я знаю – ты меня любишь… я вижу… я не спрашиваю тебя.Ты – смешная! Вчера сказала? отвечу завтра, мне надо подумать! Вот смешная! Очем думать – ведь любишь?

Поля. Ну да, ну да… давно уж!..

(Татьяна крадется из двери своей комнаты, встает зазанавесом и слушает.)

Нил. Мы славно будем жить, увидишь! Ты – такой милыйтоварищ… нужды ты не побоишься… горе – одолеешь…

Поляпросто). С тобой – чего же бояться? Да я и так – однане робкая… я только смирная…

Нил. И ты упрямая… сильная, не согнешься… Ну, вот… рад я…Ведь знал, что все так будет, а рад… страшно!

Поля. Я тоже знала все вперед…

Нил. Ну? Знала? Это хорошо… Эх, хорошо жить на свете! Ведьхорошо?

Поля. Хорошо… милый ты мой друг… славный ты мой человек…

Нил. Как ты это говоришь… вот великолепно сказала!

Поля. Ну, не хвали… надо идти… надо идти… придет кто-нибудь…

Нил. А пускай их!..

Поля. Нет, надо!.. Ну… поцелуй еще!..

(Вырвавшись из рук Нила, она пробегает мимо Татьяны, незамечая ее. А Нил, идя за ней с улыбкой на лице, увидал Татьяну и остановилсяпред ней, пораженный ее присутствием и возмущенный. Она тоже молчит, глядя нанего мертвыми глазами, с кривой улыбкой на лице.)

Нил (презрительно). Подслушивала? Подглядывала? Э-эх ты!..(Быстро уходит. Татьяна стоит неподвижно, как окаменевшая. Уходя, Нил оставляетдверь в сени открытой, и в комнату доносится суровый окрик старика Бессеменова:«Степанида! Кто угли рассыпал? Не видишь? Подбери!»)

Занавес

Действие третье

Та же комната.

Утро. Степанида стирает с мебели пыль.

Акулина Ивановна (моет чайную посуду и говорит). Говядина-тосегодня не жирна, так ты сделай вот что: от вчерашнего жаркого сало должноостаться, – ты его запусти во щи… они и покажут себя жирными… Слышишь?

Степанида. Слышу…

Акулина Ивановна. А телятину будешь жарить – масла-то многоне вали в плошку… в середу пять фунтов я купила, а вчера, смотрю, уж и фунта неосталось…

Степанида. Стало быть – вышло…

Акулина Ивановна. Знаю, что вышло… Вот у тебя его вголове-то сколько… как у мужика дегтя в мазнице…

Степанида. Нешто вы по духу не слышите, что я деревянным излампадки мажусь?

Акулина Ивановна. Ну, ладно уж… (Пауза.) Куда тебя утромТатьяна-то посылала?

Степанида. В аптеку… За спиртом нашатырным… Поди, говорит,купи мне на двадцать копеек нашатырного спирту…

Акулина Ивановна. Видно, голова болит… (Вздыхая.) То и делохворает она у нас…

Степанида. Замуж бы выдали… Оздоровела бы сразу, небойсь…

Акулина Ивановна. Не больно-то легко нынче замуж выдатьдевицу… а образованную-то… еще труднее…

Степанида. Приданое хорошее дадите, и образованнуюкто-нибудь возьмет…

(Петр выглядывает из своей комнаты и скрывается.)

Акулина Ивановна. Не увидят мои глазыньки этой радости… Нехочет Таня замуж выходить…

Степанида. Где уж, чай, не хотеть… в ее-то летах.

Акулина Ивановна. Э-эхе-хе… Кто вчера у верхней-то постоялкив гостях был?

Степанида. Учитель этот… рыжий-то.

Акулина Ивановна. Это у которого жена сбежала?..

Степанида. Ну, ну, он! Да акцизный… такой… худущий да желтыйс лица-то…

Акулина Ивановна. Знаю! На племяннице Пименова купца женат…чахоточный он, слышь…

Степанида. Ишь ты… Оно и видать…

Акулина Ивановна. Певчий наш был?

Степанида. И певчий, и Петр Васильич… Песни орал певчий-то…часов до двух орал… вроде как бык ревел…

Акулина Ивановна. Петя-то когда воротился?

Степанида. Да светало уж, как дверь-то я ему отперла…

Акулина Ивановна. Охо-хо…

Петр (входит). Ну, Степанида, возись скорее и уходи…

Степанида. Сейчас… Я сама рада скорее-то…

Петр. А рада – так больше делай, да меньше разговаривай…(Степанида фыркает и уходит.) Мама! Я вас не однажды просил поменьшеразговаривать с ней… Ведь это же нехорошо, – поймите вы, наконец! –вступать в интимные беседы с кухаркой… и выспрашивать у нее… разные разности!Нехорошо!

Акулина Ивановна (обиженно). Что же, у тебя прикажешьспрашиваться, с кем говорить мне можно? Ты своей беседой меня с отцом нежалуешь, так позволь хоть со слугой-то слово сказать…

Петр. Да поймите же, что она вам не пара! Ведь, кромесплетни какой-нибудь, вы от нее ничего не услышите!

Акулина Ивановна. А от тебя что я слышала? Полгода ты живешьдома-то, а ни разу с матерью своей родной часу не просидел вместе… ничего-то нерассказал ей… и что в Москве и как…

Петр. Ну, послушайте…

Акулина Ивановна. А заговоришь когда, – одни огорченияот тебя… То – не так, это – не эдак… мать родную, как девчонку, учить начнешь,да укорять, да насмехаться…

(Петр, махнув рукой, быстро уходит в сени. Акулина Ивановнавслед ему.) Ишь, вот сколько наговорил! (Отирает глаза концом передника ивсхлипывает.)

Перчихин (входит. Он в рваной куртке, из дыр ее торчитгрязная вата, подпоясан веревкой, в лаптях и меховой шапке.) Ты чего куксишься?Али Петруха обидел? Чего-то он мимо меня, как стриж, вильнул… даже здравствуйне сказал. Поля – здесь?

Акулина Ивановна (вздыхая). В кухне, капусту шинкует…

Перчихин. Вот у птиц – хорош порядок! Оперился птенец – летина все четыре стороны… никакой ему муштровки от отца с матерью нет… Чайку тутмне не осталось?