Книга Московская старина: Воспоминания москвичей прошлого столетия - Юрий Николаевич Александров

нерешительные люди сбивались с толку и покупали не всегда то, что им нужно, благодаря энергичным, доведенным до виртуозности, зазывам в магазины (не из самых крупных, конечно) приказчиков, стоявших у дверей своих лавок и истошным голосом перечислявших и восхвалявших свой товар; робкого, обалделого покупателя, случалось, приказчики прямо-таки затаскивали к себе в лавку силой; навязывание товара было прямо невозможное, но московский обыватель средней руки чувствовал себя хорошо в такой обстановке, любил «город» и все свои покупки делал именно там. Отправляясь в «город», почти с таким чувством, как охотник-стрелок в дупелиное болото, — в большинстве это бывали дамы, — покупатель знал, что его ожидает, и готовился к борьбе. И не напрасно, ибо в «городе» «запрашивали» безбожно, подсовывали разный испорченный товар и вообще старались всячески обмануть покупателя, смотря на него, как на жертву, и совершенно не заботясь о репутации фирмы; да таковая и не страдала от случаев явного обмана неопытного, наивного покупателя. Обыватель мирился с правилом: «Не обманешь — не продашь», входя в положение торговца. Продавец и покупщик, сойдясь, сцеплялись, один хвалил, а другой корил покупаемую вещь, оба кричали, божились и лгали друг другу, покупщик сразу понижал наполовину, а то и больше запрошенную цену; если приказчик не очень податливо уступал, то покупатель делал вид, что уходит, и это повторялось по нескольку раз, причем, даже когда вещь была куплена, приходилось внимательно следить за тем, например, как отмеривалась материя, не кладутся ли в «дутик» исключительно гнилые фрукты и т. п. Вся эта азиатская процедура, эта борьба, пускание в ход хитростей, совершенно ненужные в торговле, считалась в «городе» обеими сторонами обязательной; это был обоюдный спорт, и удачная, дешево сделанная покупка служила потом в семье покупщика и перед знакомыми интереснейшей темой разговора, ею хвастались, так же как приказчик тем, что поддел не знающего цен покупателя или подсунул ему никуда не годную вещь.

Не легкие были для незнающего человека условия приобретения в «городе», но еще тяжелее была обстановка продажи; о каких-нибудь удобствах в рядах для приказчиков и мальчиков и думать было нечего, а зимой, так как ряды не отапливались, приходилось совсем плохо, и все они, а также и хозяева в двадцатиградусный мороз, а зима была в шестидесятых годах суровее теперешней, жестоко зябли, отогреваясь кое-как горячим сбитнем (напиток из горячей воды с медом и какой-либо специей), продававшимся вразнос многочисленными в то время «сбитеньщиками», борьбой друг с другом и «кулачками».

Иностранцев в «городе» не водилось, но в общем и тогда уже участие «иноземных гостей» в московской торговле, особенно крупной, оптовой, было велико. Целые отделы торговли казались недоступными русским уроженцам; например, торговля машинами, разными техническими принадлежностями, оптическими, хирургическими и другими инструментами, красками и т. п. была сосредоточена в немецких руках; в торговле предметами роскоши и моды принимали участие представители французской нации, содержавшие также кондитерские с продажей конфет, модные дамские мастерские и парикмахерские. Вся эта индустрия роскоши и моды сосредоточивалась на Кузнецком мосту, Петровке, в Столешниковом и Газетном переулках* и на Тверской: модная мастерская Минангуа, перчаточный магазин Буассонад, мужские портные Бургес и Сара́, куаферы Нёвиль, Шарль и Леон Имбо, кондитерская Трамбле и т. д. Английский магазин Шанкса и Болина уже тогда славился солидностью; цветочная торговля была представлена русской фирмой братьев Фоминых; винная торговля находилась в руках Леве, Депре и Бауера.

Сильно была распространена и торговля вразнос по домам. Тут действовали главным образом татары, которых было гораздо больше, чем теперь, и тюки которых содержали в большем количестве и более разнообразный товар. Часто попадались и «венгерцы», бывшие, собственно, словенцами, торговавшие мышеловками и другими изделиями из проволоки; ходили по домам остзейские немки, носившие в корзинах никому не нужные метелочки из дерева и картонные коробочки с ящичком и зеркальцем, обклеенные мелкими раковинками. Уличных разносчиков появлялось особенно много с весны: моченые яблоки, «апельсины-лимоны хороши», моченые груши с квасом, овощи и ягоды, мороженое, гречники, поливавшиеся постным маслом, всевозможные пирожки и другие снеди… Торговали всякой мелочью, лакомствами, а летом ягодами и фруктами с лотков и ларей на базарах, рынках, а также на площадях в дни народных гуляний и праздников.

Магазины и лавки запирались рано, но «обязательных постановлений», регулирующих торговлю, тогда еще не существовало, и выходило это больше само собой или по приказам полиции. Царские дни* ознаменовывались перезвоном церковных колоколов, а флагов еще не вывешивали; зато с наступлением темноты на улицах зажигались ставившиеся на тротуарные тумбы плошки, дававшие обычно больше чада и вони, чем огня, а на правительственных, иногда и частных зданиях устраивалась иллюминация, состоявшая из разноцветных шкаликов, прикреплявшихся к деревянным каркасам, изображавшим государственный герб и нужные инициалы под короной.

По улицам невозбранно ходили, проникая и во дворы домов, шарманщики, иные со старого фасона шарманкой-шкафчиком и танцующими в нем куклами, но с еле слышной и обычной фальшивой музыкой, другие же с большим и тяжелым, громко, трубными звуками ревущим ящиком; большинство шарманщиков были иностранцы, всего чаще итальянцы, подпевавшие игравшимся шарманкой ариям; в числе таких уличных артистов часто во дворы заходили парочки подростки — девица и мальчик с арфой и скрипкой и пиликали что-то до того жалостное, а сами были так похожи друг на друга, белобрысы, худы и наивны, к тому же, видимо, немецкого происхождения, что добродушные хозяйки редко отказывали в пятачке такой голодной паре; ходили шарманщики и с учеными собачками, одетыми кавалерами и дамами в шляпках и смешно, а в то же время возбуждая жалость забитым видом, прыгавшими по мостовой, быстро мигая глазами и мотая мордочкой. Показывались бродячие акробаты в трико, скрываемом под пальто, с ковриком для подстилки во время их упражнений, тоже подростки или дети, еще более печалившие несчастным видом, да и самой профессией, сердобольных москвичей. Наконец, хотя реже, появлялись «петрушки» и на улице или во дворе, а то, по приглашению, в доме давали свои, хорошо знакомые детям той эпохи, кукольные представления, показывавшиеся в отверстия ширм и заключавшиеся в разных похождениях и гнусаво-пискливой болтовне Петрушки — личности, в сущности, мало симпатичной и чрезвычайно эгоистичной — с «лекарем, из-под Каменного моста* аптекарем», купцом, молодой бабой, цыганом, лошадью и городовым, которых Петрушка нещадно избивал палкой, и чертом, уносившим, наконец, очевидно в виде Немезиды,* самого Петрушку в преисподнюю. Кукольные представления повышенного типа давались по особому заказу в состоятельных домах, причем тут уже воздвигалась небольшая сцена с занавесом и фигурировало довольно много марионеток, танцевавших, жонглировавших и т. п. Обязательно в числе действующих лиц