Книга Компания чужаков - Роберт Уилсон

— Но ты чувствовала уверенность?

— Я заразилась его беспощадностью: ты говорил мне, что Рифф неумолим.

— Начать с того, что тебя подставили. Тебя вообще не следовало посылать сюда.

— Теперь ты будешь винить во всем Джима Уоллиса?

— Обязательно.

— По-моему, если кто меня и подставил, то я сама. Я согласилась работать на Громова, когда он встретился со мной в Лондоне. Я устроила так, чтобы вернуться в Компанию. Джим Уоллис попросту делает свое дело, — заступилась она. — Даже странно, что ему хватило решимости… Мне он казался человеком мягким, добродушным.

Снежный Барс достал из кармана плотный конверт, передал его Андреа, протянув руку между сиденьями.

— Вот твоя гарантия безопасности, — сказал он.

— Что это?

— Не открывай. Не открывай и не заглядывай внутрь. Просто передай конверт Джиму и скажи ему, что негативы находятся в сейфе в Восточном Берлине.

— Все-таки что это?

— Еще одна грустная картинка, побочный продукт неустанной разведочной деятельности всех сторон, — проворчал Шнайдер. — Если уж ты так хочешь знать, на этой фотографии Джима Уоллиса имеют в зад в общественном туалете Фулэма.

— Не может быть! — изумилась она. — Джим уже второй раз женат.

— Может быть, потому-то и распался первый брак, — возразил Шнайдер. — Но это клей, наилучшим образом скрепляющий наши отношения, — клей стыда.

— Даже с этой «гарантией» нелегко мне будет оправдаться, ведь Варламова-то я упустила.

— Варламов. — Казалось, Шнайдер обращается к самому себе. — С Варламовым что-то было неладно с самого начала.

— Задним умом крепок?

— Может и так, но с самого начала, когда мне поручили подготовить побег, мне строго-настрого запретили вступать в контакт с Варламовым. Я все еще жду сигнала, а сегодня Варламов уезжает.

— Якубовский грозился доставить его в Россию в цепях.

— Не думаю, что Варламов собирался бежать. Джим Уоллис использовал его как отвлекающий маневр, чтобы КГБ смотрел не в ту сторону. Они считали Варламова главной целью операции, а на самом деле… Что ж, сработало. Мое прикрытие не нарушено, ты по-прежнему на хорошем счету у русских, а Варламов, верный слуга Советов, скомпрометирован.

Они проехали под железной дорогой, ведущей из Шёнвальде в Обершпрее. Транспортный поток поредел. Шнайдер снова просунул руку между сиденьями, и Андреа сжала ее, поглаживая выступающие костяшки большим пальцем.

— Ты рассказывал мне о диссидентах, которых ты переправляешь в воскресенье ночью, — напомнила она.

Их пальцы переплелись.

— Я подумывал сбежать вместе с ними, — признался он, и Андреа, встревожившись, сильнее сжала его руку. — Я мог бы выехать на середину моста, как полагалась по условиям обмена, и двинуться дальше, до самого конца. Это… это было возможно… теоретически.

— Но ты этого не сделаешь.

Их взгляды встретились в зеркальце заднего вида.

— Елена и девочки, — вздохнул он. — Их замордуют, если я…

Андреа отвернулась, уставилась неподвижным взглядом на мелькавшую под колесами дорожную разметку.

В Грюнау Шнайдер осторожно вынул руку из ее пальцев, они свернули с Адлер-гештель, развернулись под улицей и направились по автобану на юго-запад в сторону Шёнефельда. Прошли проверку на полицейском посту, покидая Большой Берлин, а оттуда оставалось всего несколько минут езды до аэропорта.

— И на этом все? — спросила она. — Для нас — все? Может быть, однажды мы окажемся по одну сторону?

— Будем вспоминать это ближайшую четверть века, — ответил он, снова касаясь ее руки. — И мы всегда по одну сторону… на нашей стороне, а все остальные могут идти к черту.

— Двадцать пять лет, — отсчитала она. — Наступит девяносто шестой. Мне будет семьдесят два. К тому времени меня выпустят из тюрьмы.

— Тебя не посадят в тюрьму, — успокоил он. — И не забывай: нынче у нас разрядка. Будем уповать на разрядку. В Лондоне полагают, что с Ульбрихтом покончено. Якубовский упомянул о хороших перспективах Риффа. Рифф работал с Эрихом Хонеккером. Делаем вывод: Хонеккер — очередной ставленник Москвы.

— Что он за человек?

— Суховат, но не такой заносчивый, как Ульбрихт, не переполнен собственной значимостью и ненавистью к Вилли Брандту, в отличие от Ульбрихта. Для разрядки это какой-никакой шанс.

— Или шанс для русских снова все прибрать к рукам, — вздохнула она. — «Суховатый» человек — разве это выход?

— Кто знает… Сухой хлеб крошится…

— Брежнев будет манипулировать им, — сказала она, и тяжелая депрессия навалилась на нее. — Что это еще за слово «разрядка»? Если б нам предложили «расслабиться»!

Он въехал в аэропорт, припарковался возле зала вылетов.

— Прибавим еще два часа к сумме наших часов вместе, — сказал он. — Я как-то подсчитал все до минуты, когда сидел в Красногорске: пока что не получается даже целых суток. Пока что…

Он сжал ее руку. Ничего, кроме настоящего, не существовало для них в этот миг.

— Мы не провели вместе и двадцати четырех часов, — повторил он. — И все же я знаю тебя, как никого другого. Я повторял это себе вслух в той комнате в Лиссабоне. Я тогда вдруг понял: я больше не один. Звучит странно и глупо, как все такие слова, но только это имело для меня значение: наконец-то у меня кто-то есть.

— Когда я возвращалась в Лондон, оставив Луиша и Жулиану в семейной усыпальнице Алмейда, я испытала в самолете приступ паники и решила, что у меня появился страх высоты. Но потом я поняла, это был страх иного рода: я осталась совсем одна. Внезапный ужас при мысли, что самолет рухнет и я погибну в компании чужаков, никому не известная, никем не любимая.

— Все мы чужаки, — подхватил он. — Просто в нашем деле это еще резче, еще очевидней.

— То-то и оно, Карл.

— Или Курт? — подмигнул он, изогнув единственную оставшуюся бровь, и оба они засмеялись.

Андреа хотела уже распахнуть дверь автомобиля, но тут Карл попросил разрешения еще раз — в последний раз — взглянуть на фотографию Жулиану. Она протянула ему фотографию сына, и он кивнул, навеки запоминая эти черты, бесшабашную улыбку на губах.

Затем он подхватил ее чемодан, прошел по скрипучей, промороженной дорожке, с обеих сторон огражденной высокими сугробами. Курт передал чемодан носильщику, и они еще постояли у входа в зал вылетов, дыхание их смешивалось в морозном воздухе. Курт пожал Андреа руку и пожелал счастливого пути. Отступил на шаг назад, отсалютовал ей. И пошел прочь, ни разу не оглянувшись, сел в машину и укатил обратно в свой бесцветный мир.

На том конце Андреа встречал Уоллис. Он так крепко ухватил ее повыше локтя, как будто собирался затащить в дежурившую неподалеку полицейскую машину. Но вместо этого они оба уселись на заднее сиденье такси.