Книга Булгаков Михаил - Михаил Афанасьевич Булгаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Клинкер — Киршон, Рудольфи — Лежнев, Ликоспастов — Слезкин, Рвацкий — Каганский, Бондаревский — Алексей Толстой. Агапенов — Борис Пильняк, Лесосеков — Леонов, Айвазовский — Павел Антокольский. Но, конечно, особое место в материалах Е. С. Булгаковой занимают люди Художественного театра. Помимо уже названных отметим (без подробной расшифровки):
Торопецкая — Ольга Сергеевна Бокшанская, секретарь Немировича-Данченко, сестра Елены Сергеевны Булгаковой.
Менажраки — Рипсиме Карповна Таманцова, секретарь Станиславского.
Ильчин — Борис Ильич Вершилов, режиссер.
Фома Стриж — Илья Яковлевич Судаков, режиссер.
Романус — Борис Львович Изралевский, заведующий Музыкальной частью.
Гавриил Степанович — Николай Васильевич Егоров, заместитель директора Художественного театра.
Княжевич — Василий Васильевич Лужский.
Пеликан — Порфирий Артемьевич Подобед, актер и член Правления театра.
Полторацкий — Василий Григорьевич Сахнове кий.
Дитрих Петя — художник Петр Вильяме.
Елагин — Виктор Яковлевич Станицын.
Колдыбаева Настасья Ивановна — Мария Петровна Лилина.
Ипполит Павлович — Василий Иванович Качалов.
Федор Владимирович — Владимир Федорович Грибунин.
Филипп Филиппович Тулумбасов — Федор Николаевич Михальский, главный администратор.
Людмила Сильвестровна Пряхина — Лидия Михайловна Коренева.
Маргарита Петровна Таврическая — Ольга Леонардовна Книппер-Чехова.
Комаровский-Эшшапар де Бионкур — Алексей Александрович Стахович (в материалах Булгаковой процитирован «Придворный календарь на 1906 год», в котором значатся такие фамилии: Дюбрейль-Эшшапар и Катуар-де-Бионкур).
Горностаев Герасим — Николай Афанасьевич Подгорный.
Валентин Конрадович — Леонид Миронович Леонидов.
Аргунин — Николай Павлович Хмелев.
Малокрошечный Митя — Сергей Александрович Саврасов.
Калошин Антон — Иван Андреевич Мамошин (в 30-е годы он был секретарем мхатовской партячейки).
Евлампия Петровна — Екатерина Сергеевна Телешова, режиссер.
Андрей Андреевич — помощник режиссера Николай Николаевич Шелонский.
Аврора Госье (художница из макетной, которую видит Максудов во время репетиции «Черного снега») — Нелли Стругая.
Патрикеев — Михаил Михайлович Яншин.
Владычинский — Борис Николаевич Ливанов.
Строев — Евгений Васильевич Калужский.
Адальберт — Александр Александрович Андерс.
Е. С. Булгакова попыталась прокомментировать с точки зрения мхатовских реалий даже самые мелкие и порой безымянные романные аллюзии: в ее материалах, скажем, владелец «высокого тенорка» идентифицирован с Иваном Михайловичем Москвиным, а некий Осип Иванович. однажды залетевший на страницы книги, предположительно отнесен к Александру Леонидовичу Виш-невскс «V. Однако даже при таком тщательном, скрупулезном сопоставлении романа и литературно-театральной реальности (мы использовали, конечно, не весь список) Булгакова оговаривает, что прототипы ряда персонажей ей неизвестны, а другие литературные герои, занимающие центральное положение в сюжете «Записок покойника», не имеют прототипов и носят, как она выражается, собирательный характер. Это относится прежде всего к Бомбардову («лицо собирательное, тут и Миша сам. и молодые актеры — лучшие»), Е. С. Булгакова совершенно не касается «прототипичности» стиля и особенностей мхатовской жизни тех лет, которые многое объясняют в романе. Историк Художественного театра может отметить, как сложно переплетаются в «Записках покойника» реальная канва создания «Дней Турбиных» (в романе — «Черного снега») с канвой тех событий, что сопутствовали тягостным репетициям «Кабалы святош», приведшим к разрыву автора и театра. Первый период отношений Булгакова и МХАТа, исполненный взаимной любви, в гораздо меньшей степени присутствует в атмосфере «Записок покойника», нежели те формы театральной жизни, которые утвердились в МХАТе в 30-е годы. Не будет преувеличением сказать, что в источнике многих самых невероятных сюжетных линий романа о театре непременно обнаруживается какая-то реальная и больная тема мхатовского быта того времени. Абсолютная глухота прославленного театра к тому, что делается за его стенами, вражда двух руководителей, достигшая каких-то уродливо-гротескных форм, поездки за границу на отдых и лечение, которые были дарованы свыше как высочайшее благодеяние «лучшему в мире театру», быт дома Станиславского в Леонтьевском переулке и многое-многое другое легло в основание «Записок покойника». Вопрос «кто — кто», давно потерявший злободневный личный интерес, оказывается чрезвычайно важным в ином плане. Кажется, ни одно другое произведение Булгакова не дает нам такой острой возможности разглядеть, как работает механизм творческой фантазии писателя, как узкие рамки мхатовских проблем легко раздвигаются в пространстве и времени, как театральный «сор» становится искусством, именуемым классикой.
Печатается в сокращении по тексту: М. А. Булгаков, Собрание сочинений в пяти томах, т. 4, М., «Художественная литература», 1990.
_____
Предисловие
Предупреждаю читателя, что к сочинению этих записок я не имею никакого отношения и достались они мне при весьма странных и печальных обстоятельствах.
Как раз в день самоубийства Сергея Леонтьевича Максудова, которое произошло в Киеве весною прошлого года, я получил посланную самоубийцей заблаговременно толстейшую бандероль и письмо.
В бандероли оказались эти записки, а письмо было удивительного содержания:
Сергей Леонтьевич заявлял, что, уходя из жизни, он дарит мне свои записки, с тем чтобы я, единственный его друг, выправил их, подписал своим именем и выпустил в свет.
Странная, но предсмертная воля!
В течение года я наводил справки о родных или близких Сергея Леонтьевича. Тщетно! Он не солгал в предсмертном письме — никого у него не осталось на этом свете.
И я принимаю подарок.
Теперь второе: сообщаю читателю, что самоубийца никакого отношения ни к драматургии, ни к театрам никогда в жизни не имел, оставаясь тем, чем он и был, — маленьким сотрудником газеты «Вестник пароходства», единственный раз выступившим в качестве беллетриста, и то неудачно — роман Сергея Леонтьевича не был напечатан.
Таким образом, записки Максудова представляют собою плод его фантазии, и фантазии, увы, больной. Сергей Леонтьевич страдал болезнью, носящей весьма неприятное название — меланхолия.
Я, хорошо знающий театральную жизнь Москвы, принимаю на себя ручательство в том, что ни таких театров, ни таких людей, какие выведены в
