Книга Влиятельные семьи Англии. Как наживали состояния Коэны, Ротшильды, Голдсмиды, Монтефиоре, Сэмюэлы и Сассуны - Хаим Бермант

Его тетя доктор Ротшильд стала энтомологом с международной репутацией. Она написала книгу «Блохи, палтус и кукушки», которая – в это трудно поверить – стала в своем роде бестселлером и выдержала четыре издания. Мириам – почетный член колледжа Святого Гуго в Оксфорде, почетный доктор наук и профессор биологии в Лондонском университете.

Она живет в большом особняке из котсволдского камня на окраине Оксфорда и водит «бентли», который считает лучшей машиной в мире. Дверь ее дома всегда не заперта, и к ней может зайти всякий. Обед подают на большом разогретом блюде, и все берут сколько надо. За едой там пьют не Mouton Rothschild, а простое бургундское вино. На стенах карандашные рисунки, принты, эскизы, все прекрасно вписываются в простой белый декор, – ничего такого, что могло бы попасть в каталог аукциона «Сотби». Что отличает ее хозяйство от других состоятельных домов, так это большая библиотека, где полки тянутся от пола до потолка, выливаются в коридоры, да еще странные экзотические создания порхают в проволочных клетках в специально обогреваемой комнате. При близком рассмотрении они оказываются гигантскими бабочками малоизвестной андской разновидности; они бархатистые, разноцветные, размером с летучую мышь и завораживают человека неприятным, неприветливым взглядом. Лепидоптеры (чешуекрылые), видимо, вообще обладают для Ротшильдов каким-то очарованием, и их прекрасные образцы в стеклянных коробках можно встретить в разных домах клана.

Тетя Мириам с восхищением и прямотой называет все своими именами. «Его отец гений, и мальчик тоже – по-другому, но гений».

Такие слова порой свидетельствуют и о самой Мириам Ротшильд, но она отмахивается от них, пожимая плечами: «Чепуха».

Владея 2 тысячами акров возделанной земли в Нортгемптоншире, жить она предпочла возле Оксфорда, чтобы быть ближе к детям, которые учатся там. Если спросить, почему она не отправила их учиться в привилегированные школы, как все остальные члены семьи, ее глаза расширяются, как будто ей задали глупый вопрос. Она считает саму систему таких школ устаревшей.

Доктор Ротшильд в каком-то смысле являет собой архетип английской высокопоставленной вдовы: умна и не стесняется высказывать свое мнение, но вдобавок еще и не скрывает своего еврейства. В итоге получается гибрид леди Брэкнелл[110]и еврейской мамочки.

В канун Шестидневной войны в 1967 году родным пришлось удерживать ее, чтобы она не запрыгнула на самолет и не записалась добровольцем в израильскую армию. Ей было тогда шестьдесят, она поправлялась после серьезной операции и лишь с неохотой позволила себя убедить, что скорее будет помехой, чем помощью.

Но кто-то из родных обязательно должен ехать, настаивала она. Виктор передал Израилю миллион фунтов от лица семьи, но ей казалось, что этого недостаточно. Кто-то из Ротшильдов должен быть там, на месте, лично, и в конце концов ее ободрила новость о том, что туда отправился барон Эли из французской ветви на своем личном самолете.

То ли благодаря сознательному выбору, то ли в силу естественной эволюции в каждом поколении Ротшильдов появляется собственный посол, который налаживает связи с еврейской общиной. Не то чтобы остальные родственники были настроены против евреев, но один из их числа оказывается более евреем, чем все прочие. В поколении Лайонела это был Энтони, в поколении Нэтти – Лео. После Лео пришел его сын Лайонел, а затем старший партнер Эдмунд, или Эдди.

Его так часто зовут уменьшительным именем, что невольно ожидаешь увидеть какого-то беззаботного, компанейского, запанибратского парня, но на самом деле ему куда больше подходит имя Эдмунд, так как в старшем партнере фирмы «Н.М. Ротшильд и сыновья» нет ничего беззаботно-веселого. Он любезен, обаятелен, голубые глаза поблескивают на дружелюбном лице, но тон его серьезен, и в нем ощущается постоянная настороженность и сдержанность.

Он родился в 1916 году, учился в Хэрроу и Тринити-колледже, Кембридж, и затем для завершения образования отец послал его в кругосветное путешествие. Это был 1938 год, тень Гитлера нависала над Европой, и еврейский вопрос тяжким бременем давил на Эдди, что следует из сделанных им путевых заметок. 5 октября, в Йом-кипур, он находился в джунглях Индокитая.

«…Вот и Йом-кипур. Весь день ничего не делал и соблюдал пост. Мыслями снова обращался к дому, потом к прошедшему году. Как же заблуждается человек и как легко впадает в ошибки. Идеальные люди – редкость. Я не знаю ни одного. Я раздумывал, что означает этот день. Можно ли решить еврейский вопрос? Ники [это его спутник] говорит, что можно через браки с другими народами. Я говорю, что при помощи острова [Мадагаскар] и Палестины. Может быть, наступит день, когда и я смогу что-нибудь сделать. Но все-таки меня ждет страшное сопротивление; сегодня мир слишком разделен на разные народы. Кто я, civis britannicus или должен отдать все, что знаю и имею, и стать civis judaus?.. Весь день дождь почти без перерыва. Как будто мир плачет над терзаемым народом Израиля – или все это фантазии?»

В Сингапуре от имени еврейских беженцев его пригласили на благотворительный показ кинофильма, и оказалось, что это «Дом Ротшильдов» с Джорджем Арлиссом.

Во время войны его взяли в Королевскую артиллерию, и он дослужился до майора, а в 1943 году был приписан к еврейской бригаде в качестве командира их полевой батареи в Италии. Многие его солдаты прибыли из Палестины. В 1957 году он побывал в гостях у израильской армии, и, когда они сели за обед, оказалось, что рядом с ним за столом двенадцать полковников и один майор – бывшие артиллеристы из его батареи. К 1967 году некоторые из них стали генералами.

Натан Майер был попечителем Большой синагоги на Дьюкс-Плейс, и на скамье попечителей всегда сидел кто-то из Ротшильдов. Здание синагоги было разрушено при бомбардировке, и, чтобы дать ее имени новую жизнь, маленькую синагогу на Адлер-стрит, также в Ист-Энде, переименовали в Большую, и Эдмунд молится там каждый Йом-кипур.

«Я получаю бесконечное удовольствие от встреч в синагоге, и у меня там много друзей, – говорит он. – Они очень отличаются от тех, с кем я обычно встречаюсь, но это совершенно чудесные люди – соль земли, лучше не бывает».

В 1964 году на Адлер-стрит прошли бар-мицвы его сыновей Николаса и Лайонела. Главный раввин Броди прочел проповедь, после службы состоялся прием для конгрегации, а потом небольшой семейный обед. Пышные бар-мицвы, обычные для общины, он находит «отвратительными».

Эдмунд, как он сам охотно признает, «явно не ортодокс», однако порой им движут глубокие религиозные порывы, которые он не вполне может объяснить. Например, побывав в Иерусалиме после Шестидневной войны, он ощутил потребность совершить паломничество к Стене Плача, и это тронуло его до глубины души.

Война сильно подействовала на Эдмунда, и после прекращения военных действий он был достаточно оптимистичен, чтобы поверить в то, что наконец-то пришел день, когда, по его словам, и он «сможет что-то сделать». Эдмунд написал письмо в «Таймс», предлагая план опреснения земель, который позволил бы освоить обширные области пустыни для сельского хозяйства, предложить новые места для расселения беженцев, перспективы гораздо более высокого уровня жизни и мир для всего региона. Его замыслы, хотя и грандиозные, по своему масштабу ненамного превышали планы, осуществленные British Newfoundland Corporation. В основе его письма лежала тщательная оценка потенциала региона и новых возможностей, открывающихся благодаря атомной энергии (какое-то время он был наблюдателем при Британском управлении по атомной энергии), и при помощи простейших бухгалтерских расчетов он показал, что его план полностью выполним. Недоставало только одного – доброй воли, но он верил, что и она в конце концов найдется.