Книга Влиятельные семьи Англии. Как наживали состояния Коэны, Ротшильды, Голдсмиды, Монтефиоре, Сэмюэлы и Сассуны - Хаим Бермант

Эдмунд глубоко неравнодушен к семейной истории, и его кабинет в Нью-Корте представляет собой буквально музей Ротшильдов. Он восседает за большим столом, за которым, как он с гордостью говорит, веком раньше сидел его прадед барон Лайонел. Сбоку в раме из чистого золота стоит письмо, присланное Дизраэли его деду Лео, о том, что «не бывает слишком много Ротшильдов». Там же во множестве памятные вещи, связанные с BRINCO, чьим успехом он по праву гордится и чье основание считает своим главным свершением.

Нынешний лорд Ротшильд известен тем, что использовал золотой слиток в качестве пресс-папье. Эдмунд пользуется предметом более изящным – числом 22, отлитым из чистого золота, весом около полуфунта, и еще он носит золотые запонки с теми же цифрами. Он познакомился со своей женой 22-го числа, женился 22-го, его дочь Кейт родилась 22-го. Это его счастливое число.

Отец Эдмунда унаследовал от Альфреда Холтон-Хаус в Чилтерне, продал его министерству авиации и на эти деньги отдался своим главным страстям: разведению рододендронов, рыбалке и яхтам, и всем этим он занимался на 3 тысячах акрах земли, купленной в Нью-Форесте под Эксбери, где с одной стороны протекает река Болье, а с другой – Солент. Эксбери с его экзотическими цветами он превратил в увеселительный парк. Эдмунд, живущий в век гораздо более строгого налогообложения, заставил парк приносить деньги и сократил количество садовников с шестидесяти до тридцати. Он экспортирует растения во все части света и превратил свои сады – привлекающие около 30 тысяч посетителей в сезон цветения – в благотворительный фонд.

Инчмери-Хаус у края поместья стоит среди просторных лугов, глядя на сумрачные морские воды Саутгемптона. Это вилла из серого кирпича, не особенно большая и примечательная, наподобие тех, которые во множестве встречаются в южных графствах, ее мог бы построить себе чайный плантатор в конце прошлого века, разбогатев в Ассаме.

Дворецкий в черном открывает дверь и впускает посетителя в большую, комфортабельную резиденцию среднего класса. Жена Эдмунда Элизабет принимает гостей в небольшом кабинете с коврами, расставленными вдоль стен шкафами с книгами, среди которых попадаются экземпляры в дорогих переплетах, но по большей части это книги, бессистемно собранные людьми, находящими удовольствие в чтении.

Элизабет – высокая, красивая женщина с точеной фигурой. Она родилась в Вене, и в ее выговоре чувствуется слабый венский акцент. Она одевается без шика, как принято в сельской Англии, в твидовые костюмы и добротные туфли, удобные для ходьбы, с легкой уверенностью женщины, которая точно знает, что хорошо выглядит в чем угодно. В доме отчетливо чувствуется ее характер. Там есть настоящие сокровища: редкие предметы обстановки, редкие ковры. Есть картины Кейпа, Ромни, Рейнолдса и Челлини. Все они вписаны в обстановку, иными словами, это жилой дом, а не выставка. Они там для того, чтобы при желании на них можно было бы полюбоваться, но сами не бросаются в глаза.

Во всем хорошо видна нелюбовь к излишнему расточительству.

У них четверо детей. 20-летняя Кейт учится изящным искусствам в Лондонском университете; 18-летний Николас – в Кембридже; а близнецам Шарлотте и Лайонелу по 14 лет. Когда Кейт и Николас были подростками, им давали карманные деньги по 5 шиллингов в неделю. «Нам было очень важно дать детям понять, сколько стоят деньги, – сказала Элизабет. – Мы всем дали по сберегательной книжке и рассчитываем, что они будут ими пользоваться».

Уже какое-то время богатство английских Ротшильдов не совсем ротшильдовское. В Первую мировую войну Нэтти, Лео и Альфред умерли друг за другом в течение нескольких лет, и большую часть семейного состояния съели налоги на наследство. А пока старые деньги иссякали, Нью-Корт пребывал в застое и новых зарабатывал мало.

После 1918 года единственным крезом среди них был Джимми, а он происходил от французских Ротшильдов, которые выделялись богатством даже среди других ветвей клана. После своей смерти в 1957 году Джимми оставил 12 миллионов фунтов, из которых 7 миллионов ушли на налоги.

Анклава Ротшильдов на Пикадилли больше не существует. Огромный дом Альфреда на Симор-Плейс снесли, чтобы соединить Керзон-стрит с Парк-Лейн. Дом Лайонела на Пикадилли, номер 148, снесли в 1937 году по плану изменения Гайд-Парк-Корнер. Коллекция голландской и фламандской живописи, французской мебели XVIII века, изделий из резной кости, хрусталя, стекла и фарфора, эмали, гобеленов, собранная Лайонелом в 1830-х годах, ушла с аукциона, когда пришлось затянуть пояса. Они принесли каких-то 125 тысяч фунтов.

В основном семья разъехалась из Чилтерна. В Холтоне офицерская столовая королевских ВВС; в Тринге – школа для девочек; Астон-Клинтон снесен. Уоддсдон Джимми передал Национальному фонду вместе с даром в 50 тысяч долларов (хотя его вдове Дороти все еще принадлежит дом в парке). Ивлин пока еще живет в Аскот-Винге, но и этот дом передан Национальному фонду. Ментмор остается резиденцией Розбери.

По сравнению с французскими кузенами, которые по-прежнему владеют дворцами и огромными поместьями и нанимают армию слуг, английские Ротшильды скромно живут в скромных домах.

Лорда Бирстеда, чей дед Маркус Сэмюэл создал нефтяную империю «Шелл» и банк, вошедший в группу Hill-Samuel, как-то раз в печати назвали одним из богатейших людей в Англии, но он это отрицает. «Богатый, – говорит он, – да. Богатейший – нет». Он пользуется своим богатством без всякого стыда, и на его лице, вечно загорелом и в морщинках от постоянных улыбок, написаны все признаки удовольствия от жизни. У него дом в Челси, загородное поместье в Уорикшире, охотничий коттедж в шотландских горах и вилла на Ривьере.

Семья Сэмюэл больше не занимается нефтью (хотя брат лорда Бирстеда Питер заседает в правлении «Шелл»), и их семейный банк, оставаясь довольно крупной фирмой, все же грозил слишком измельчать, чтобы привлекать к себе крупные международные корпорации, которые ищут средства на лондонском рынке или обдумывают слияние. В 1964 году банк соединился с Philip Hill Investment Trust и образовал концерн с открытыми активами почти на 600 миллионов фунтов. Нью-йоркский First National City Bank в настоящее время владеет долей в 10 процентов. Чарльз Клор, от лица которого Сэмюэлы провели успешную сделку с Selfridges, имеет 7 процентов, а семья Сэмюэлов – больше 24 процента. Hill-Samuel – один из крупнейших коммерческих банков Сити в смысле депозитов и прибылей после уплаты налогов.

У лорда Бирстеда суховатый, хриплый голос и добродушные, легкие манеры бонвивана, так и ждешь, что он заговорит с французским акцентом. Он фермер-любитель, «нет, не джентльмен-фермер, – настаивает он, – я люблю пачкаться сам», и возделывает около 1500 акров своего поместья.

Он выделил деньги на должность ридера[111] по еврейской истории в университете Уорика и активно принимает участие в финансировании больницы Бирстеда и еврейской больницы в Тоттенхэме, обе они благотворительные и учреждены его дедом и отцом. «Пожалуй, ты начинаешь заниматься этим из чувства долга, а потом активно влезаешь во все, потому что тебе нравится». В остальном же он не особенно участвует в еврейской жизни и не отмечает ни Йом-кипура, ни Песаха. «В этом отношении, – добавляет он с виноватой улыбкой, – я не вполне образец для подражания».