Книга Последняя ночь на Извилистой реке - Джон Ирвинг

— Ну так давай ее закажем, — сказал писатель.

— Пока ты платишь, я готов заказывать что угодно, — усмехнулся Кетчум.

На кухне ресторана, как всегда, был сущий бедлам. Повар помогал Скотту готовить профитроли, которые подавались с ванильным мороженым и сиропом из горького шоколада. До этого он помогал Джойс и Кристине, занимаясь гренками и приправами для рыбных супов. Он успел наделать домашней лапши для гарнира к блюду из морских гребешков. Макаронные блюда сегодня подавались с маринованным утиным мясом по рецепту Сильвестро. Доминик сделал лапшу заблаговременно, гораздо раньше, чем на кухне и в зале стало шумно. Сейчас он занимался винным соусом с розмарином.

Шуму сегодня добавляла и новая посудомойка Доротея. Она поранила правую руку и из-за повязки постоянно роняла сковороды. Все держали пари насчет блюд, которые закажет Кетчум. Сильвестро предположил, что старому сплавщику захочется тушеной фасоли, на что Доминик ответил, что ни один лесоруб и сплавщик, если он в здравом уме, не станет по собственному выбору заказывать тушеную фасоль. Ее едят лишь в тех случаях, когда больше ничего нет. Повар склонялся к мысли, что Кетчум выберет говяжьи ребрышки на двоих, а Кристина и Джойс утверждали, что ему захочется бараньих котлет и жареной печенки.

— Надеюсь, ребрышками он поделится с Дэниелом, а себе дополнительно закажет котлет или печенки, — строил догадки Доминик.

Его внимание привлекла теплая ручка сковородки, на которой готовился винный соус, но он так и не мог понять, с чего бы это. Как будто он десятки раз не готовил в этой же сковородке винный соус и не трогал теплую ручку. Он вдруг стал замечать, что давнишние события помнит отчетливее и живее, чем более поздние (если такое вообще возможно). Так, к своему удивлению, повар обнаружил, что помнит слова Рози, которые она ему говорила до или сразу после их выхода на лед. Вот только кто первым сказал: «Дай мне руку»? Кетчум? Вроде он, однако повар не был уверен.

А Рози очень отчетливо ему возразила:

— Не эту руку. Это неправильная рука.

Потом Рози стала быстро кружиться по льду, удаляясь от Кетчума. Но когда она это сказала? До начала своих кружений или во время них? Этого Доминик не помнил, поскольку был пьянее и Рози, и Кетчума.

Но что значит «неправильная рука»? Повару вовсе не хотелось спрашивать об этом у Кетчума. И потом, много ли восьмидесятитрехлетний сплавщик помнит о том далеком вечере? Кетчум так никогда и не бросал пить, а выпивка не лучшим образом действует на память!

Один из молодых официантов высказал мнение, что Кетчум вообще ничего не закажет. Он уже выпил три большие кружки пива и пару бутылок эля. Вряд ли у него осталось место для еды. Однако парень просто не знал Кетчума.

В кухню заглянул Патрис.

— О-ля-ля, Доминик. Что за торжество сегодня отмечает твой сын? Дэнни заказал «Бартоло Массолино»!

— Меня это не волнует, — спокойно ответил повар. — Дэнни может себе это позволить. Потом, учти, основную часть вина выпьет Кетчум.

В последний вечер перед рождественскими каникулами все на кухне работали с особым усердием, однако все пребывали в хорошем настроении. Меж тем Доминик продолжал думать о теплой сковородной ручке. Чем это она его так зацепила? Ощущение было знакомым. Но почему оно крутится в его мозгу?

Доски с фотографиями, висевшие в комнате повара на Клуни-драйв, почти полностью скрывали от глаз (и внимания) восьмидюймовую чугунную сковороду. Но ведь эта сковорода немало путешествовала. Вместе с поваром она пересекала границы штатов, а потом пересекла и государственную границу. Несомненно, сковорода была неотъемлемой частью убранства комнаты повара, вот только ее легендарные защитные свойства превратились (как однажды заметила Кармелла) из настоящих в чисто символические.

Восьмидюймовая чугунная сковорода висела возле самого входа и почти никогда не бросалась в глаза. С чего это он вдруг стал думать об этой сковородке? Во всяком случае, едва Кетчум приехал в Торонто (и, как всегда, неожиданно), мысли о сковороде не оставляли повара.

Доминик не подозревал, что и Дэнни с какого-то момента тоже вдруг начал думать о старой сковороде. Не та вещь, чтобы разительно меняться (особенно если ею не пользуются). Висела себе и висела, собирая пыль на своей поверхности. Писателю она служила постоянным напоминанием. Вот только о чем?

Нет, он не забыл, что этой сковородой была убита Индианка Джейн, отчего Дэнни с отцом и пустились в бега. Этой же сковородкой Доминик отражал нападение медведя (какой замечательный миф!). Ею же отец Дэнни ударил по лбу Кетчума, поскольку никакого медвежьего вторжения не было. Но Кетчум был слишком здоровым и крепким, чтобы убить его сковородой. («Только Кетчум может убить Кетчума», — говорил повар.)

И об этом тоже думали Дэнни с отцом. Да, и в восемьдесят три года только Кетчум мог убить Кетчума.

В кухню вошел молодой официант.

— Этот громадный человек заказал говяжьи ребрышки на двоих, — с благоговейным восторгом объявил он.

Доминик только улыбнулся. Он улыбнулся снова, когда в кухню заглянул Патрис и сообщил: Дэнни заказал вторую бутылку «Бартоло Массолино». Но даже если Кетчум съест все говяжьи ребрышки сам и выпьет немыслимое количество бутылок «Бартоло», это еще не убьет Кетчума. Только он сам, и никто другой, может свести счеты с собой.

В кухне стало так жарко, что пришлось открыть заднюю дверь. Всего щелочку, поскольку вечер выдался на редкость холодным, а его порывы то и дело распахивали дверь. Краунс-лейн — улочка, куда выходила задняя дверь ресторана, в холодную погоду служила пристанищем бездомным. Вытяжная система создавала теплый воздушный пятачок и приносила соблазнительные ароматы готовящейся еды. Иногда какой-нибудь бродяга посмелее заглядывал в кухню, надеясь, что его угостят горячей пищей.

Повар вечно забывал, кто из женщин курит — Джойс или Кристина. Не суть важно. Просто однажды курильщицу, пока она пыхтела сигаретой в нескольких шагах от задней двери, напугал голодный бездомный. С тех пор персонал кухни и официанты знали о существовании бездомных, которые собирались вблизи задней двери погреться, надеясь, что им перепадет кусочек горяченького. (Через эту же дверь в ресторан доставляли продукты, но всегда днем, вечернего привоза не было.)

Под напором ветра дверь опять распахнулась, и Доминик поковылял, чтобы ее закрыть. На пороге стоял одноглазый Педро — в некотором роде знаменитость среди бездомных. Какую бы еду ему ни давали, он не забывал благодарить поваров. По-настоящему этого человека звали Рамзи Фарнхэм. Клан Фарнхэмов — старожилов Торонто, известных своим меценатством, — отрекся от него. Рамзи было под пятьдесят или слегка за пятьдесят, и он продолжал шокировать родню своими экстравагантностями. Последним скандальным событием, взбесившим клан Фарнхэмов, стала импровизированная пресс-конференция на какой-то заурядной выставке. Если бы не речь Рамзи, возможно, та выставка не удостоилась бы и пары строк в газетах. Изгнанник клана заявил, что свою долю наследства он передает торонтской больнице для жертв СПИДа. Далее он сообщил о скором завершении своих мемуаров, где он подробно описывает, зачем и почему лишил себя одного глаза. Рамзи также признался, что всю свою взрослую жизнь мечтал вступить в кровосмесительную связь с матерью и убить отца, однако оба желания остались неосуществленными. И потому он ослепил себя только на один глаз — левый — и назвался Педро, а не Эдипом.