Книга Гобелен с пастушкой Катей - Наталия Новохатская

Если я верно поняла, Жанин до смерти хотелось знать, какое отношение лично я имею к ее другу Полю, но спрашивать впрямую не позволяло хорошее воспитание. Поэтому ее следующий вопрос относился к роду моей профессиональной деятельности, насколько близка она к занятиям и интересам Поля.

Известие, что по образованию я театровед, а по роду занятий редактор в издательстве художественной литературы, удивило Жанин безмерно. По-моему, она сделала из сообщения какие-то дополнительные выводы, и ее обращение слегка переменилось, прибавилось заботливое внимание старшей сестры, что-то вроде того…

При подъезде к дому Бориса Жанин информировала, что заедет за мной завтра, а конференция начнется во вторник, и я могу поучаствовать, если таково будет мое желание — она меня с удовольствием повозит. Если у меня другие планы, то Бога ради! Я обещала подумать, просила передать привет Расселу и Гуффи и вскоре покинула экипаж, пожираемая угрызениями совести. Времени исполнилось уже почти 11, а я ни разу за день не уведомила Бориса ни о месте своего пребывания, ни о часе прибытия! И это в первый день на его попечении в чужих краях.

Борис ждал меня в кресле у телевизора, сначала сказал: «Катя, наконец-то!», потом читал нудную справедливую лекцию о своей ответственности и моей безответственности, а я охотно каялась. Мелькнула мысль, что лучше было бы остановиться у Жанин. Ни Рассел, ни Гуффи не стали бы читать нотаций, не говоря уже о любезной хозяйке. Когда мы с Борисом пришли к соглашению, то поужинали и разошлись по своим спальням. Он ни о чем не расспрашивал, мои похождения его никоим образом не интересовали.

Полууспех с Октавией слегка меня тревожил, я долго ворочалась на узкой раскладушке и прикидывала, достаточно ли одних полупризнаний. А также, можно ли считать слезы при упоминании Олеси и сообщение о девочкиной смерти полноценной информацией, если к четвергу Октавия передумает и скроется. И длился отчаянно неприятный привкус от всего дела, мое самозванство, рыдания Октавии, профессиональное участие Жанин, открытые нами раны, настоящие, болезненные. Все для неуважительных целей чертова друга Поля, отнюдь не для общей справедливости.

И я хороша! Европейская авантюристка № 1, а именно Жанин, старается будучи под обаянием друга Поля, а я чего ради? Справедливого возмездия? «Немезида здесь у нас нашлась хренова!» — так оформил бы мои сомнения друг Валечка. Как мне его не хватало, чтобы признаться и тем облегчить душу. На худой конец подошел бы Гарик, а лучше всего — Верочка!

Утром в понедельник я привычно проснулась одна в резиденции Ирочки и Бориса, следуя свежей традиции, искупалась в пустом бассейне и полежала на утреннем солнце. Иногда в изумительное времяпровождение вплетались кошмары, мерещилось, что я плаваю в слезах несчастной Октавии. Тогда я старалась встряхнуться и жить исключительно настоящей минутой.

В 12 часов по обещанию у подъезда явилась синяя «Хонда», я села рядом с Жанин, и мы рванулись по трассе Ричмонд-Вашингтон в сторону последнего. Чем ближе мы подъезжали к столице, тем чаще показывались городские дома и повышалась их этажность. Иногда, правда, они напоминали беленькие хрущёбы, под сенью которых проходили мои детство и отрочество. Небоскреебов, увы, в тех краях не полагалось, чтобы они не превосходили высотой Белый дом на Капитолийском холме.

Потомак лежал посреди нашего пути вальяжной водной гладью, иногда одетой в гранитные парапеты, иногда свободной. Мы миновали несолидное сбоку здание зловещего Пентагона, вокруг него стояли стада личных машин и бегали в коротеньких трусиках пожилые полковники, наверное, сгоняли лишний вес в обеденный перерыв (предположила Жанин). Их армейские ранги на глазок определила она же, мне такие экстравагантные мысли вряд ли пришли бы в голову. Бегунов и велосипедистов в целом хватало, они были непременной принадлежностью американского пейзажа. Жанин повторила вслед за Борисом, что люди в этих краях относятся к своему здоровью с фанатической серьезностью, многие делают из диеты и упражнений подлинный культ.

Однако все равно толстоваты и скучноваты, по секрету признала Жанин. Молодая страна, она пронимает, это интересно для науки, прекрасное поле для общего просвещения, но так грустно, когда все кругом интересуются лишь спортом и автомобилями. Но очень честные, прямые, достойные люди.

Жанин делилась со мною, как с европейской дамой, но мне с трудом удавалось воспринять сложную мысль, особенно на фоне видов столицы, в которую мы прямиком въехали.

В самом центре города раскинулся гигантских размеров бульвар, по сторонам и на просторных лужайках размещались известные всем достопримечательности. А именно: Капитолий, монумент-карандаш, Белый Дом, музеи в большом количестве, Библиотека Конгресса. Музеи стояли внушительной чередой по обеим сторонам периметра, остальное было разбросано по газонам.

В целом столичный город выглядел необычно по европейским меркам. Это был опять же кусок города, старательно воспроизведенный на берегах широкой реки, скорее всего единовременно и с лучшими намерениями. Более всего Вашингтон походил на солидную декорацию, вроде бы все на месте, однако без индивидуальности и особой настоятельности. Юная столица молодой страны, все как у людей, удобно, солидно, но без уникальности. Хотя, я никоим образом не настаиваю на своих впечатлениях, они, разумеется, мимолетны и неточны. Так, картинки с заокеанской выставки.

Для первого ознакомления Жанин выбрала две жемчужины из музейного изобилия, мы посетили собрания изобразительного искусства и современной скульптуры. Искусства нам хватило на целый день: картины, фрески, скульптура с керамикой всех времен и народов, бесконечная череда залов, вооруженные хранители в каждом из них, в основном чернокожие парни и девушки в униформе.

Я не осмеливаюсь выступать в роли музейного гида, образование не позволяет, скажу только, что экспозиция была хороша, хотя и уступала Эрмитажу. Меня лично приковала к месту и оставила без дыхания лишь одна картина, специально помещенная в закоулке и охраняемая суровой черной амазонкой: «Тайная вечеря» Сальвадора Дали.

От полотна шло дыхание потусторонних миров, уловленное кистью гения. Пронзительная реальность жизни плавно и без швов переходила в догадку о бесконечности вариантов реального и нереального во всевозможных сочетаниях. Особенно поразили деревянные рамы, замыкавшие группу за столом, они на глазах перетекали в хрустальные колонны, поддерживающие действительность над гладью призрачных вод. Единственное открытое лицо на полотне принадлежало Христу, художник дал ему свой облик и сделал средоточием проницаемости миров — сквозь грудь его плескалось море и плыли лодки.

Повторяю, я крайне неискушена в богословии и вполне равнодушна к предмету, но полотно Дали меня достало, не сюжетом, а ощущением спокойного счастья в безумной реальности множественных миров. (По-моему, мистическое откровение получилось ничуть не хуже, чем у отцов церкви, во всяком случае столь же отменно туманное.)

Жанин оценила мой сердечный выбор в плане живописи, и в зрелый час пополудни, почти вечером мы покинули своды музея, предварительно перекусив в местном буфете, рядом с рукотворным водопадом, он лил потоки с окна первого этажа прямо по стене.