Книга Здравствуй, нежность - Дени Вестхофф

Если не ошибаюсь, тем же летом Франсуаза облюбовала мотоцикл моего дяди Жака и на одном из поворотов по дороге в Трувиль благополучно с него слетела, впрочем, ничего особенно себе не повредив. И я почти уверен, что (опять-таки) тем же летом мамин «Лотус супер севен S1», который ей подарил ее друг Питер, завяз в песке на пляже Пенндепи, так что матери даже пришлось вызывать на помощь трактор. Я считаю, что к вождению на пляже мать побудил фильм «Афера Томаса Крауна» (1968), где Стив Маккуин и Фэй Данауэй носятся на большом внедорожнике по пляжным дюнам. «Супер севен» была низкой, легкой и очень подвижной. И хотя ездить в ней одновременно могли только двое, на сиденьях можно было вытянуться чуть ли не в полный рост. Разумеется, ее четырехцилиндровый двигатель не мог сравниться с мощными моторами спортивных автомобилей, но исключительная маневренность с лихвой компенсировала этот недостаток. Благодаря трем основным качествам — скорости, быстрой реакции и подвижности — «маленький лотус» быстро стал любимцем моей матери, к которому она испытывала настоящую привязанность. Пожалуй, подобные чувства она испытывала лишь к одной машине — «Феррари 250 Калифорния», которую она нежно называла «маленькой Феррари».

Во второй половине дня, если погода позволяла, мать обычно брала меня с собой покататься. Наш «Лотус» выезжал из особняка налево, затем через двести метров поворачивал направо, делал крутой поворот, проезжал по узкой улочке прямо до местечка под названием Барневиль-ля-Бертран (где в январе 1962 года поженились мои родители) и дальше, три или четыре километра — по ложбинам, подлескам и пастбищам.

Помню, как Жак, брат моей матери, впервые приехал в Экемовиль за рулем своей «Миуры». Еще издалека заслышав пронзительный рев двигателя «Ламборджини», мы сразу догадались, что это он, и мать уже заранее ждала его на пороге. Мы все сгрудились перед домом, раздираемые нестерпимым желанием лицезреть наконец это грохочущее чудовище. По-моему, мы как раз тогда собрались небольшой компанией: Бернар Франк, Пегги Рош и Шарлотта Айан. И хотя мы ровным счетом ничего не смыслили в машинах, автомобиль Жака произвел на нас поистине неизгладимое впечатление. Вне себя от восторга мать тут же захотела прокатиться, и они с Жаком умчались в поле, растворившись в оглушительном реве мотора.

Мне было лет двенадцать или тринадцать, когда Жак заехал в Экемовиль на выходные в компании Элизы — высокой привлекательной брюнетки, и я был буквально очарован ее утонченной грацией и элегантностью. Она привезла с собой щенка овчарки по кличке Волк. Это была любовь с первого взгляда: на протяжении всех выходных, вплоть до отъезда дяди и его любовницы, мы с Волком не расставались ни на минуту. И хотя я так его больше ни разу и не увидел (возможно, он уже умер), я вспоминаю о нем до сих пор.

Ровно через неделю дядя вернулся в Экемовиль. На этот раз вместе с ним приехала его жена. Был месяц май, стояла чудесная, солнечная погода. Ввиду отсутствия мадам Марк мать предложила пообедать на летней террасе ресторана «Вапёр де Трувиль». Нас было шестеро: моя мать, Пегги, Жак, его жена, я и кто-то еще — сейчас уже трудно сказать, кто именно. Я сел рядом с тетей, напротив меня была залитая солнцем улица. Мать сидела по другую сторону стола, с краю. И вдруг, когда все уже принялись обедать, я увидел на пешеходной дорожке красивую брюнетку, а вместе с ней, на поводке, овчарку, как две капли воды похожую на Волка! Я аж подпрыгнул на стуле: «Мама, смотри! Вон там! Это же Волк!» Мать рассеянно обернулась и сделала вид, что ничего не заметила. Я продолжал настаивать: «Мама, да посмотри же! Это Волк, ты его знаешь, он был у нас в прошлые выходные вместе с дядей Жаком и той девушкой. И этот Волк…» Мать, казалось, меня совершенно не слышала, и за столом внезапно воцарилась полная тишина. Обычно мы все беседовали друг с другом, общались, а тут я говорил совершенно один, отчаянно пытаясь сделать все возможное, чтобы меня услышали. Так и не дождавшись реакции матери, я повернулся к дяде: «Ну, ты-то знаешь Волка! Он был у нас вместе с Элизой на прошлой неделе». Вокруг воцарилась мертвая тишина. Время замерло. Ножи и вилки застыли на столе. И вот, в то время как я уже готов был предпринять последнюю попытку привлечь к себе внимание, мать резко посмотрела мне прямо в глаза и произнесла отрывистым, самым решительным тоном, какой я когда-либо слышал: «Дени, умолкни и ешь свои мидии».

Лишь через много лет я понял весь масштаб своей оплошности. Мать утешала меня, как могла, но я был в ужасе от того, что совершил. Я очень любил своего дядю Жака, и мне казалось, что я свел на нет все его попытки наладить супружескую жизнь.

Глава 7

В 1962 году мою мать снова ожидали перемены. И мое рождение стало лишь звеном в той цепи событий, что на долгие годы предопределило ее жизнь. Мать всегда хотела ребенка. «Я представляла себе пляж, себя на этом пляже, а рядом — маленького мальчика». Я родился 27 июня. Эту радостную весть отцу сообщили из американского госпиталя в Нейи. Он был так счастлив, что тотчас же сел в машину и помчался сломя голову через весь Париж и даже ухитрился разбить свой «Фольксваген жук» на площади Инвалидов. Однако тот же 1962 год спустя три дня после моего рождения омрачился смертью Рене Жюльяра — первого издателя моей матери. Она питала к нему глубокую симпатию и уважение: он всегда был надежным, умным, благородным. О его смерти матери рассказали не сразу — решили не омрачать радости от рождения сына.

Бразды правления издательским домом взяла в свои руки жена Рене, Жизель д’Ассайи, а также новый генеральный директор Кристиан Бургуа. В 1965 году «Жюльяр» был полностью поглощен издательской компанией «Пресс де ля Сите». А после ухода Жизель д’Ассайи мать вовсе покинула «Жюльяр» и начала сотрудничать с издательским домом «Фламмарион». Причиной тому послужило бессовестное, по мнению матери, отношение новых издателей, которые куда больше пеклись о прибыльных контрактах (то есть о деньгах — запретной теме), нежели о самих книгах. Будучи наследником моей матери, я по собственному горькому опыту работы с «Жюльяром» могу сказать, что даже сорок лет спустя ситуация никоим образом не изменилась…

В 1962 году, уже после моего рождения и смерти Рене Жюльяра, мать по совету одной из своих подруг, очевидно, желавших привести ее дела в порядок, поручила следить за своим состоянием Элии де Ротшильду, брату той самой подруги. Таким образом мать, по сути, добровольно позволила взять себя под опеку.

С тех пор ее сбережения оказались под надежной защитой банка Ротшильдов. Специальный человек из банка следил за тем, чтобы мать не позволяла себе излишеств, которые, наравне с многочисленными друзьями матери, всегда давали неплохую пищу для разного рода нелицеприятных слухов. Разумеется, все это вылилось в то, что принято называть «денежными затруднениями», и вызвало лишь беспокойство маминых родственников. Но хотя у нее больше не было чековой книжки, вместе с ней исчезла и необходимость тщательно обдумывать свои растраты. Мэрилен Детшерри (сотрудница банка) платила за все: «За лук, за страховку, за дом. Когда становится совсем невмоготу, я прошу, и мне присылают тысячу франков на карманные расходы. И на этом заканчиваются мои контакты с повседневностью. Я настолько же люблю тратить деньги, насколько ненавижу их считать».