Книга Когда мы встретимся - Ребекка Стед

Те же крошечные буквы, та же жесткая бумага. Но на этот раз записка начиналась с моего имени:

Миранда,

в письме ты должна мне рассказать, как все было. По-честному. Сейчас ты еще не можешь начать его писать, потому что пока еще мало что произошло. Да и потом можно не спешить. Но все-таки не тяни слишком долго, иначе подробности начнут забываться. А мне необходимо как можно больше подробностей. Путь очень труден, и я прошу тебя обо всем заранее, пока мой рассудок еще не помутился.

P. S. Знаю, что мою первую записку видела не только ты. Пожалуйста, остальные никому не показывай. Очень тебя прошу. Это нужно не мне.

Я прочитала ее несколько раз. Но должна тебе честно сказать, что я тогда ничего не поняла и начала понимать только гораздо позже. И еще одну вещь я должна тебе сказать: мне стало страшно. Ты перепугал меня до полусмерти.

* * *

— Ты считаешь булочки или наизусть их учишь? — Джимми стоял за прилавком, с дикой скоростью елозя ломтем ветчины по лезвию электрического ножа — он обожал так делать.

Я сунула записку в карман и стала пересчитывать всё с самого начала, потому что, конечно же, сбилась.

Через несколько минут перед входом остановился грузовик, доставивший продукты, и Джимми вышел поговорить с водителем.

— Эй, — прошептал Колин, как только за Джимми закрылась дверь, — давайте глянем, что там внутри у Фреда Флинтстоуна.

— Свихнулся? — отозвалась Аннемари. — Ни за что.

— Ты на стреме, — сказала я ей и побежала за Колином в подсобку. Он уже держал копилку в руке и тряс ее, но она не издавала никаких звуков.

— Эй, — позвала Аннемари. — Вы что?!

— Да мы просто на нее смотрим, — откликнулась я.

Колин выковыривал из дна резиновую затычку.

— Быстрей, — шепнула я. — Дай лучше мне!

— Нет, — сказал он. — Готово! — И затычка оказалась у него в руке.

Мы стукнулись лбами, пытаясь одновременно заглянуть в дырку, и почему-то так и остались стоять, прижавшись лбами друг к другу. Из этого положения мне не очень-то хорошо было видно лицо Колина, но я чувствовала, что он улыбается.

— Круто, — прошептал он. — Там сплошь двухдолларовые бумажки!

И он был прав. Банка была битком набита двухдолларовыми купюрами, сложенными в аккуратные треугольнички, и на каждом виднелась цифра «2».

— Скорей! Он идет! — В голосе Аннемари была паника.

Мы отпрянули друг от друга, и Колин затолкал затычку на место. К моменту, когда Джимми распахнул дверь перед водителем, катившим тележку с банками газировки, я уже как ни в чем не бывало стояла на прежнем месте.

— Эй, дамочка! — гаркнул Джимми. — Давай сюда. Есть мужская работа.

— Пардон, — Колин в фартуке не спеша вышел из подсобки, — я в туалете был.

Пока Колин и Джимми грузили напитки в большую холодильную витрину у входа, Аннемари мне улыбнулась.

— Вы психи, — сказала она. — Ты это хоть понимаешь?

Я все еще чувствовала то место, где лоб Колина прикоснулся к моему.

— Понимаю, — сказала я. — Ну, сглупили. Не спорю.

Мы возвращались в школу втроем, Колин в середине. Он метался зигзагами, как шарик в пинболе, толкал нас плечами и вопил: «Бдыщ! Десять очков! Бдыщ! Двадцать пять очков!» — а мы хохотали как ненормальные.

То, что приоткрывают

Теперь мы тренируемся еще чаще. Ричард и мама сидят в креслах друг напротив друга. Я слежу за временем. Мама закрывает глаза, и я знаю, что она сейчас приподнимает уголок своей вуали. Она кивает, и мы начинаем.

Мама говорит, что у каждого человека есть вуаль, завеса между ним и остальным миром. Как у невесты на свадьбе, только незримая. Мы себе преспокойно живем, а лица наши завешены этими невидимыми вуалями. Мир получается слегка расплывчатый, и нас это вполне устраивает.

Но иногда вуаль на несколько секунд взлетает, словно на ветру. И в эти мгновения мы видим мир таким, каков он есть — всю его красоту, и жестокость, и печаль, и любовь. Но обычно мы ничего этого не видим, потому что не хотим. Некоторые люди учатся сами поднимать вуаль. И если у них получается, то им незачем ждать ветра.

Понятно, конечно, что на самом деле никаких вуалей нет. И мама не имеет в виду всякую там магию, или что Бог глядит прямо на тебя, или что ангел-хранитель всегда с тобой рядом, — ей такое и в голову не придет. Она просто хочет сказать, что большую часть времени люди отвлекаются на всякие мелочи и не замечают всей картины целиком.

Чтобы дойти до раунда победителя, маме нужно настроить себя на определенный лад. Она говорит, это все равно что самую малость приподнять краешек вуали — так, чтобы видеть больше, чем обычно, но не всё, иначе жизнь, смерть и красота всего сущего завладеют ею и отвлекут от игры. Она должна приоткрыть завесу ровно настолько, чтобы, услышав подсказки, разглядеть волшебную нить, соединяющую их. Но, конечно, если ее звездный напарник окажется тупым как пробка, все это напрасно.

Я много думала про эти вуали. Мне кажется, что иногда, очень редко, на свет появляются люди вообще без вуали. Люди, которые всегда видят всю картину целиком. Ты, наверное, как раз из таких.

То, что плывет

Накануне Дня благодарения Колин и Аннемари стояли за прилавком и взвешивали скользкие тонкие ломтики индейки, которых была целая гора. Они делили их на стопки по четверть фунта, перекладывая листками вощеной бумаги. Джимми велел им наготовить этого добра на неделю вперед.

— А индейка не испортится? — спросила Аннемари.

— Не. Она напичкана консервантами.

Колин облизнулся:

— Химическая индейка! Ням-ням, объедение!

— Заткнись, — велел ему Джимми.

В первый раз я обрадовалась, что мое дело — считать булочки.

С тех пор как у Джимми завелись мы, ему, похоже, стало совсем нечего делать. Он сидел на высокой табуретке и наблюдал за мной, скрестив руки на груди, сунув пальцы под мышки, желтые от пота. Мой косой разрез он уже забраковал, и теперь булочка ждала меня на подносе за спиной Аннемари, как всегда черствея. К счастью, майонеза Джимми разрешал брать сколько хочешь.

— Гляди-ка, — сказал Джимми, указывая подбородком в сторону окна. — Подружка ваша идет.