Книга Когда мы встретимся - Ребекка Стед
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На все, кроме одного. Я не понимаю, почему ты лежал на земле, засунув голову под почтовый ящик.
Почему? Зачем? Мальчишки вечно стучали по этому ящику, неужели это тебя не раздражало?
Я отрываю взгляд от тетради. Затем быстро одеваюсь, натягивая свитер прямо поверх пижамы. Оставляю записку на кухонном столе, хватаю свои ключи и тихонько выскальзываю за дверь, пока мама с Ричардом не проснулись.
Утро почти что теплое. На углу ни души, и это очень хорошо, потому что я, наверное, выгляжу не совсем нормально, когда навзничь ложусь на тротуар и просовываю голову под почтовый ящик. Это оказалось не так просто, как я думала.
Снизу вид у ящика уродливый: заляпанные краской металлические стыки и болты. Бумажный квадратик я замечаю сразу. Он крошечный, примерно того же размера, что и твои записки. Он прижат снизу к дну ящика. Между стенкой и дном ящика есть щель, в нее втиснут ключ — наш старый ключ, который мы прятали в пожарном рукаве, — он-то и придерживает квадратик. Я устраиваюсь так, чтобы мои глаза были прямо под бумажкой, и смотрю на нее снизу вверх — наверное, так же, как смотрел ты.
Надо мной карандашный рисунок — женское лицо. Женщина старая, лет ей примерно столько, сколько было тебе. Белые волосы собраны в пучок, темные глаза смотрят слегка в сторону, на губах играет улыбка. Это прекрасный рисунок, по-честному прекрасный.
Наверное, люди старятся по-разному. Некоторые сильно изменяются — как ты, например. Даже если бы я целую неделю не сводила с тебя глаз, все равно ни за что не догадалась бы, что ты — это Маркус. Ты был гораздо худее, и глаза ввалившиеся.
Может, потому, что прыжки с алмаза на алмаз вконец истощили тебя. Но в лице женщины на рисунке сохранились юные черты. Возможно, дело в темных глазах. Или в улыбке. Трудно сказать, как именно мы узнаём знакомых. Но я сразу и без тени сомнения понимаю, что эта женщина — Джулия.
Маркус и Джулия. Я вспоминаю, как она сорвала с пальца алмазное кольцо и стала объяснять нам, что такое время. И как Маркус после этого на нее глазел. Может быть, он понял, что он все-таки не один на свете. Мне становится радостно и легко. Маркус не останется один. У него будет спутница. У него будет Джулия.
Я выбираюсь из-под ящика — какой-то человек с большой черной собакой подозрительно смотрит на меня — и внезапно вспоминаю, что ты сказал мне буквально на этом самом месте в тот вечер, когда я дала тебе размокший сэндвич с сыром: «Я старик, и ее больше нет. Так что ты не тревожься, ладно?»
Я верю, что ты был готов. Но мне все равно грустно.
Рисунок, прижатый к дну почтового ящика нашим ключом, я оставляю на месте. Мне кажется, его нельзя забирать, это неправильно. Я думаю, он будет там лежать долго-долго, а потом, когда-нибудь, просто исчезнет.
Теперь мы с Сэлом не ждем друг друга после школы. В смысле, не поджидаем нарочно. Но если вдруг мы выходим в одно и то же время, и если он не идет к какому-нибудь приятелю, или играть в баскетбол, и если я не иду к Аннемари или к Джулии — или к Колину, — тогда мы идем домой вместе. И это гораздо лучше — идти вместе потому, что хочется идти вместе. Он понял это раньше, чем я.
Мы идем по Бродвею мимо сэндвичной Джимми. По Амстердам-авеню мимо гаража, где пацаны по-прежнему кричат нам всякое, а мы делаем вид, что не слышим. Мимо двери Маркуса.
Мимо Белл. И наконец переходим дорогу — к углу, где ты стоял, где на почтовом ящике по-прежнему нацарапаны твои слова.
И когда мы благополучно ее переходим, Сэл всегда поднимает руку в победном салюте. А я иногда запрокидываю голову и грожу небу кулаком.
Письмо почти дописано. Совсем скоро я отнесу его Маркусу, как ты и просил.
Я могла бы ему еще кое-что рассказать. То, что я сама сообразила. Например, что эти голые люди на улице — тот, из-за которого нас не выпускали из школы, и тот, который мелькнул и пропал за миг до катастрофы, — что все они были ты. Ты учился попадать сюда. Тренировался. Ты говорил, что не можешь ничего взять с собой, и я думаю, к одежде это тоже относилось. Поэтому тебе и приходилось держать записки во рту.
Или я могла бы дать Маркусу совет: если он проголодается во время путешествия, то в урне через дорогу от школьного двора можно найти обед Аннемари, идеально свежий и вкусный — она целых полтора месяца каждый день выбрасывала туда еду, которую ей давал с собой папа. Но я уверена, что ты и сам уже до этого додумался.
Или я могла бы рассказать ему про Джулию.
Но я решила, что лучше не буду много говорить. Я просто вручу ему письмо и скажу: «Постарайся не приземлиться на капустной грядке». Он поймет. Он умница.
Пока я писала эту книгу, меня не раз приходилось спасать, и теперь я хочу сказать огромное спасибо: моим редакторам Венди Лэм и Кэролайн Меклер — за их вопросы, советы и доверие; моему агенту Фэй Бендер за проницательность и неустанную поддержку; мудрым и великодушным читателям рукописи — Деборе Стед, Карен Романо Янг, Роберту Уоррену, Джеку О’Брайену, Шону О’Брайену, Саманте Киш-Левин, Мишель Кнудсен, Алисон Джеймс и Дафне Граб — за помощь и воодушевление; мастерам своего дела Коллин Феллингэм и Барбаре Перрис — за острый глаз и редакторскую требовательность; главному художнику Кейт Гартнер — за прекрасный дизайн книги.
Отдельное спасибо — Рэнди Киш, которая в любой момент была готова поделиться со мной воспоминаниями, и Дэвиду Стеду, благодаря которому однажды за завтраком я наконец-то окончательно разобралась в собственном сюжете.
Каждый писатель стоит на плечах других писателей, и поблагодарить здесь их всех просто нереально. Однако не могу не выразить глубочайшее восхищение творческой фантазией и трудолюбием Мадлен Л’Энгл, чьи книги меня еще в детстве зачаровали и увлекли тайнами Вселенной.
Ребекка Стед выросла в городе Нью-Йорке, где живет и сейчас с мужем и двумя сыновьями. Лауреат престижной литературной премии Ньюбери, которую получила за свою вторую книгу — «Когда мы встретимся».