Книга Велькино детство - Алексей Олейников

Фантомас

Дед Лёнька жил по соседству. Его двор, отделённый полосой ничейной земли с зарослями дикой вишни и забором из сетки-рабицы, был слева от Велькиного дома.

Велька, как воспитанный мальчик, с дедом Лёнькой здоровался. Но втайне недолюбливал, как и его жену – низенькую и полную бабу Зину. И было за что – сколько раз Вельке доставалось, если он рвал вишни в небольшой рощице, разделявшей их дома.

– Ходит он тут, – уперев руки в бока, возмущалась баба Зина. – Своих вишен нет, что ли?

Голос баба Зина имела тонкий, пронзительный и так и сыпала недовольной скороговоркой. У ног бабы Зины, вертясь волчком, заходилась в сварливом лае лохматая болонка. От всего этого шума у Вельки начинала болеть голова.

– Подумаешь, – независимо бурчал он, – нужна мне ваша кислятина.

Вишни были «вырви глаз»: маленькие, плотные, мякоти в них было на один укус, а тёмно-красная кожица, казалось, едва-едва покрывала косточку. Пересохшая растрескавшаяся серая земля с редкими метёлками полыни и лебеды была скупа на влагу и особо нагулять соку вишням не давала.

– Поливать деревья надо, – бросал последнюю реплику Велька и отступал к себе во двор, под широкую тень большого ореха.

Дед Лёнька был худой и высокий. Он ходил по двору в растянутых тренировочных штанах, хлопал по бёдрам резинкой этих штанов, устало шаркал ногами и постоянно жаловался на бесконечные болезни, терзавшие его. Лицо у него было длинное, костистое, с запавшими и какими-то испуганными глазами, а на голове топорщился ёжик седых волос. Вообще, как давно заметил Велька, все старики стриглись одинаково. Дедушка называл такую причёску «полубокс», но какое отношение она имела к боксёрам, Велька не очень понимал. Насколько он знал, ни его дедушка, ни дед Лёнька, ни дедушкин приятель – грузный, плотно сбитый дед Мануйло с красным, вечно влажным лицом, отроду на ринг не выходили и боксёрских перчаток не держали.

Это была одна из привычных загадок окружающего мира, объяснить которую Вельке никто не мог.

«Полубокс», «бокс» и «каре» – это, правда, уже у женщин.

Велькиному дедушке Ивану Степановичу Лёнька доводился родным братом. Но дедушка с ним не разговаривал, а в общении с бабушкой обходился небрежным – «этот Лёнька».

Причину такого отношения Велька понял не сразу.

Только спустя долгое время бабушка однажды в разговоре обронила, что дед Лёнька во время войны был полицаем.

– Как это – полицаем? – не понял Велька. О войне он, конечно, знал, и фильмы военные смотрел, и по телевизору регулярно наблюдал парады на Красной площади.

Но для него события той страшной войны были бесконечно далеки. Ему было странно, но интересно слушать рассказы бабушки о войне: о том, как они варили суп из крапивы и жарили оладьи из лебеды, охотились на сусликов и пахали землю на волах.

Но ещё непривычней было слышать, что бабушка была тогда совсем маленькой – как сейчас Велька. Ему казалось, что бабушка была всегда такой, как сейчас: чуть сгорбленной, но высокой и худощавой, с быстрыми движениями, с волосами, упрятанными под цветную косынку.

«Разве можно есть лебеду?» – поражался Велька. Он как-то попробовал – сорвал узорный лист, вытер пыль о шорты и старательно прожевал. Рот тут же наполнился клейкой горькой слюной. Он выплюнул недожёванный лист и побежал запивать лебеду. В горле першило.

«Гадость какая, – Велька выхлестал аж два стакана. – Это ж есть невозможно. Может, надо было высушить, смолоть муку и пожарить оладьи?»

Однако продолжать эксперименты его отчего-то не тянуло. У него было чувство, что даже бабушкина сметана – жёлтая и настолько густая, что её приходилось выковыривать из банки столовой ложкой и молотком, не смогла бы улучшить вкус таких оладий.

Он слушал рассказы бабушки, как небылицы, и никак не мог представить, что немцы ходили по этим улицам в серой мышиной форме и шлемах-котелках, тарахтели на маленьких мотоциклах, поднимая за собой клубы пыли, долго не оседавшей в жарком, безветренном воздухе, что они обыскивали дворы, отбирая последних кур и остатки муки.

А дед Лёнька был полицаем. Он помогал немцам и тоже входил во дворы – к своим односельчанам, к людям, рядом с которыми вырос и которых знал с самого детства. Как такое могло произойти? И почему он теперь живёт рядом с ними, как ни в чём не бывало?

…Однажды Велька, бабушка и тётя Надя сидели на кухне. И тётя Надя завела разговор о том, какие шутки и розыгрыши устраивали они, когда были маленькими.

– Помню, мы писали на листке бумаги: «Итак, теперь я выбрал вас. Готовьтесь к смерти. Фантомас», – смеялась она. – И приклеивали ночью к окну, чтобы напугать кого-нибудь.

– А кто такой Фантомас? – удивился Велька.

– Был такой киношный злодей, – пояснила тётя, – он всё время ходил в зелёной резиновой маске, так что никто не видел его лица.

Велька вспомнил, что пару раз видел старые французские фильмы, где, действительно, полиция сражалась с таким злодеем – в чёрном костюме и серо-зелёной маске. Фильмы были довольно смешные, но бестолковые. По мнению Вельки, поймать этого Фантомаса было проще простого, но полицейские постоянно вляпывались в какие-то дурацкие истории и большую часть фильма выпутывались из них, а не ловили злодея. Гнать надо было таких полицейских, думал Велька.

Но идея со зловещей надписью ему понравилась. Он тут же вырвал из тетради листок в клеточку и старательно вывел красным (чтобы было страшнее) фломастером: «Итак, теперь я выбрал вас. Готовьтесь к смерти. Фантомас». В конце, чтобы читающего охватил окончательный ужас, он пририсовал череп с костями и пару хищно загнутых кинжалов, с которых капали густые капли крови.

«Круто», – залюбовался Велька. Даже ему было малость не по себе.

«Кому бы отправить послание?» – задумался он. И тут он увидел в окне деда Лёньку, который бродил по огороду и уныло склонялся над пожухшей картошкой. Он качал головой, губы его недовольно кривились, и казалось, он что-то выговаривал обгоревшей на жарком солнце вялой картофельной ботве.

У Вельки мгновенно сложился план.

Поздно вечером, когда во дворах зажгли фонари у крыльца и их резкий электрический свет расчертил всё вокруг длинными чёрными тенями, которые тянулись от высоких астр и хризантем, кустов роз и от одеревеневших, узловатых плетей винограда, Велька потихоньку выбрался на улицу. Осторожно прикрыл за собой калитку и торопливо побежал к соседнему дому.

В руке его на ветру шелестел листок с посланием. Во дворе у деда Лёньки было тихо и темно – соседи смотрели телевизор, и его синеватый свет волнами пробивался из-за плотно зашторенного окна. Возле калитки в густых летних сумерках смутно проступали стволы акаций, подбелённые снизу известью.