Книга Блондинки предпочитают джентльменов, или Глупа, одинока, опасна - Маша Царева

– Какая вы забавная. Знаете… Я не уверен, что вы намного ее толще. Мне кажется, платье может и подойти.

– Да что вы говорите! Вообще я стараюсь следить за фигурой, – совершенно не к месту мне вспомнился съеденный на завтрак многослойный бутерброд с ветчиной, сыром и бог еще знает с чем.

– Когда вы хотели бы его примерить?

– Сейчас! – выпалила я.

Ларин удивленно округлил глаза.

– Сейчас? – удивленно переспросил он. – Но я думал, что вам надо вернуться на работу.

– Вообще-то и правда надо, – понизив голос, призналась я, – но ведь всегда можно что-нибудь соврать. А по этой части я спец. Скажу, что зуб болит. Кому нужна моя работа, кому нужно это идиотское неинтересное интервью?

Я вдруг вспомнила, что интервью я брала именно у него, у Валерия Ларина, и осеклась. Язык мой – враг мой. Эта идиома придумана явно именно о моем языке. Ненавижу его. Во-первых, на нем слишком много вкусовых рецепторов, поэтому даже мысль о диете кажется мне невыносимой. Во-вторых, я чересчур болтлива, что всегда оборачивается против меня. Вот как сейчас.

Но Ларин, казалось, нисколько не обиделся.

– Саша, вы неподражаемы, – улыбнулся Валерий Ларин, – ладно, поступайте как знаете. Платье в любую минуту к вашим услугам.

* * *

– Ты с ума сошла? – воскликнул оператор Дима, когда я самым независимым тоном пожаловалась ему на зубную боль. – Он же просто хочет с тобой переспать, ежу понятно! Переспит и бросит, отшвырнет, как старый ботинок!

– А при чем тут вообще он? – высокомерно полюбопытствовала я. – Говорю же, зуб болит. Я к стоматологу собиралась, поэтому и не могу вернуться в телецентр.

– Да ладно тебе! Что я, не видел, как ты с этим Лариным о чем-то договаривалась? Я такие вещи сразу просекаю.

– Плохо, наверное, быть таким умным, – с сарказмом сказала я, – только на этот раз ты ошибся. Я действительно иду к стоматологу!

Мимо нас прошел один из осветителей. «Стомато-олог, гинеко-олог», – весело пропел он, добродушно подмигнув мне.

– Ладно, поступай как знаешь, – вздохнул Дима, – я тебя, конечно, на работе прикрою. Но все-таки советую, пока не поздно, передумать. Помни, что я тебя предупредил.

Я весело помахала ему рукой и пошла прочь. Но потом вспомнила о стоматологической легенде, скривила лицо и схватилась рукой за щеку. А для большей убедительности еще и прихрамывать начала. Тоже мне, нашелся тут дипломированный психолог. Как будто бы человек и вправду не может захворать аккурат посреди рабочего дня.

За углом, в машине, ждал меня Валерий Ларин.

– Ну как, они поверили, что у вас зуб болит? – спросил он, открывая мне дверцу.

– Конечно. Я ведь собиралась поступать в театральный, поэтому умею притворяться очень убедительно.

– Тогда – вперед! – Он надавил на газ, и машина сорвалась с места так резко, что я взвизгнула от не ожиданности. – Ага, страшно?

– Вот еще, – пробормотала я, нащупывая ремень безопасности и стараясь не смотреть по сторонам, – обожаю скорость!

– А я обожаю девушек, которые обожают скорость, – подмигнул Ларин.

И в этот момент мы обогнали знакомый микроавтобус. В «мерседесе» коллекционера были не затонированные стекла, так что я встретилась взглядом с оператором Димой, сидящим в микроавтобусе у окна.

Он презрительно усмехнулся и укоризненно покачал головой.

* * *

Ларин жил в просторной пятикомнатной квартире на Старом Арбате. Ну конечно, а где же еще мог поселиться коллекционер-миллионер с причудами? Квартирка напоминала музей дворянского быта. Все здесь было старинным, даже паркет; каждый предмет словно намекал на жизненное благополучие и высокий достаток своего хозяина. Ну и на его маленькую причуду, само собой.

С тех пор, как я согласилась примерить платье Одри Хепберн, события развивались даже более стремительно, чем мне того хотелось бы. В лифте мы вдруг ни с того ни с сего перешли на «ты» – причем это была инициатива Валерия. В квартиру же мы вошли, держась за руки. Я себя убеждала, что это просто жест дружеского расположения.

Однако не успела я скинуть туфли, как Ларин оттеснил меня к стене и попытался впиться своими бледными сухими губами в мой рот. Не так-то просто было освободиться от его мертвой хватки, несколько минут мы молча и яростно боролись, пока наконец мне не удалось изворотливым ужом выскользнуть из неприятных объятий.

– Зачем вы так? – только и смогла сказать я.

На что он ответил, невинно распахнув глаза:

– Просто у тебя такие красивые губы, Саша, что я не смог удержаться.

– Но ты ведь пригласил меня, чтобы померить платье Одри Хепберн, – вежливо напомнила я, все еще надеясь на благоприятный исход.

– Естественно, – не моргнув глазом сказал Ларин, – но для того, чтобы надеть платье Одри Хепберн, тебе сначала придется снять свое, – плотоядно усмехнувшись, отвратительным желтым от никотина пальцем он поддел лямку моего летнего красивого платья в горох.

Меня так и передернуло от отвращения, и я попятилась к двери.

– Ты же не собираешься носить два платья одновременно, – он рассмеялся собственной шутке.

– Знаешь, что-то у меня и правда зуб разболелся, – я схватилась за щеку, – пожалуй, пора мне. Спасибо за прекрасное интервью. Ну, созвонимся!

Одним грациозным прыжком коллекционер-миллионер отрезал мне путь к отступлению.

– Постой, а как же платье? – вкрадчиво заулыбался он.

– Как-нибудь в другой раз. – Я надела туфли и сразу же стала на целую голову выше незадачливого героя-любовника.

– Ну и зря, – вздохнув, он отошел от двери, – придется мне пригласить другую модель, а жаль, ты мне так подходила.

Я вздохнула – мне и самой было жаль, что так все получилось. Похоже, мне придется распрощаться с такими сладкими мечтами о бульваре Сансет, по которому я буду прогуливаться в компании сексапильного Леонардо Ди Каприо. Бедный Лео, он и не подозревает, какую злую шутку сыграла с ним судьба-индейка.

– Ну да ладно, – продолжал сокрушаться гордый обладатель легендарного платья, – ничего страшного. Мало ли девушек в Москве? Конечно, мне быстро удастся найти подходящую.

Я повесила на плечо зонтик и обернулась к Ларину, чтобы попрощаться. Я уже хотела сказать ему: «Всего доброго, созвонимся как-нибудь!», но мой подлый язык сам – честное слово – произнес:

– А какого оно цвета?

– Ты имеешь в виду платье? Коричневое. Насыщенный цвет горького швейцарского шоколада. К нему есть еще кожаный ремешок.

– Ремешок… – эхом повторила я.

– И перчатки, – набивал цену коллекционер, – впрочем, это уже не имеет никакого значения.

– А может быть… – Я прикусила губу.