Книга Знакомый незнакомец - Эрин Найтли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Уголок его губ поднялся в улыбке. Одному Господу известно, что это означает. Неужели его присутствие каким-то образом вывело ее из равновесия? Его все это уж точно вывело!
Легкая улыбка исчезла. Он знал, что случилось. Сам того не сознавая, он позволил отвлечь себя от главных жизненных целей.
Он остановился у окна, откинул тяжелую камчатую штору и прижался лбом к холодному стеклу. Единственной причиной приезда сюда была необходимость подумать, что, черт побери, делать с немыслимым решением, которое он должен был принять. Но уже через несколько часов он обо всем забыл.
Стекло затуманилось в том месте, где его касался Бенедикт. Он поспешно отступил.
Беда в том, что он не готов. Нужно немного времени, прежде чем он сможет посмотреть на ситуацию с некоторой степенью объективности. Конечно, он вряд ли сможет отрешенно рассматривать сам факт предательства.
Бенедикт безжалостно отшвырнул предстоящее испытание в самый дальний уголок мозга.
Позже. Он разберется с этим позже.
Бенедикт направился к двери, остановившись ровно настолько, чтобы захватить шляпу и перчатки. И устремился к свободе.
Солнце уже успело скрыться за облаками. Бенедикт глубоко вздохнул, наполняя легкие чистым деревенским воздухом, — деревенским воздухом Англии, который был неизмеримо слаще, например, французского. После всего, что случилось на прошлой неделе, он, хоть убей, не мог вспомнить, почему ему так не терпелось покинуть родину. За последние несколько лет он побывал гораздо в большем количестве чужеземных стран, чем это полезно для здоровья…
— О, прошу прощения!
У Бенедикта перехватило дыхание. Даже не оборачиваясь, он уже знал, кто это. Ее голос навеки запечатлелся в его мозгу, так же как и письма, которыми они обменивались несколько лет. Она была единственной, кто писал ему во время учебы в Итоне.
Наспех растянув губы в улыбке, он повернулся и вежливо наклонил голову:
— Леди Эвелин! Я вам помешал?
Ну конечно, это она: единственный в мире человек, которого следует избегать. Она выглядела абсолютно неотразимой в забрызганной грязью амазонке, с раскрасневшимися щеками и выбившимися из-под шляпки прядями. Небольшой комочек грязи прилип даже к подбородку, и Бенедикт едва не потянулся, чтобы смахнуть его. Но вместо этого решительно заложил руки за спину.
Она улыбнулась ему, и словно лучик света просиял сквозь облака.
— Вовсе нет. Я возвращалась домой после чудесной прогулки. На этой неделе мне пришлось почти все время сидеть дома. Как вам нравится сад?
— Я нахожу его вполне приемлемым.
Он изобразил короткую, больше похожую на гримасу улыбку, прежде чем взглянуть вдаль. Мимо Эви. Его разбирало любопытство, но удовлетворить его невозможно, поскольку из их разговора не выйдет ничего хорошего. Она немного поколебалась, но он решительно отказывался взглянуть на нее. Наконец она пробормотала:
— Рада это слышать. Вы любитель природы?
Ее тон был подчеркнуто вежлив, и Бенедикт едва сдержал улыбку. Интересно, как долго ей удастся держать в узде свой острый язычок? И сможет ли она утаить свою язвительность от гостя Ричарда?
Слегка отвернувшись от нее, он небрежно дернул плечом.
— Вряд ли меня можно так назвать.
Эви удивленно посмотрела на него:
— Правда?
На этот раз она не колебалась.
— Я нахожу пребывание на свежем воздухе весьма освежающим. Даже в дурную погоду воздух всегда чист и свеж, при условии, что человек всячески избегает Лондона.
Она слегка передернулась, словно не было судьбы худшей, чем жить в Лондоне. Разумеется, Бенедикт был осведомлен о ее нелюбви к большим городам, с чем в основном соглашался. Но не собирался говорить с ней на эту тему и вместо этого просто учтиво кивнул.
Она взглянула на него, и он пожалел, что не может разгадать ее мысли.
Эви рассеянно провела ладонью по руке.
— Насколько я поняла, вы разделяете любовь моего брата к городской жизни?
Ее слова были подчеркнуты приглушенным ржанием лошади где-то в стороне.
— У меня нет особых предпочтений.
— Правда? Не выношу людей, не имеющих собственного мнения… оправдано оно или нет.
Последние слова она выдохнула, но он был рад, что услышал. Значит, язычок не потерял своей остроты.
— Вот как?
Она слегка покраснела, словно на щеки лег первый отблеск заката в теплый летний вечер.
— Просто большинство моих знакомых джентльменов не стесняются свободно выражать собственное мнение на различные темы, и при этом не обязательно имеют веские доводы в поддержку этого мнения.
— Приятно знать, что леди никогда не сделают ничего подобного.
Странно… почему он вдруг начал парировать ее высказывания?
— Туше, мистер Бенедикт. Однако леди редко навязывают другим свои мнения. А вот джентльмены делают это при каждой возможности. Увы, поскольку вся власть принадлежит им, леди ничего не остается, кроме как подчиняться.
Он издал звук, больше похожий на фырканье:
— Ах, если бы это было правдой!
Она недобро прищурилась. Черт возьми, он не должен ее провоцировать.
Бенедикт умиротворяюще улыбнулся:
— Я пошутил, леди Эвелин, хотя, по-видимому, неудачно.
Ее лицо расслабилось. Но взгляд оставался подозрительным.
— Я не приняла бы вас за шутника. Очевидно, я плохо разбираюсь в людях.
Внезапный порыв ветра разметал пряди ее волос, и у него зачесались руки заправить их ей за ухо.
— Нет, вы были правы, я человек сдержанный и неболтливый. Прекрасные качества для преподавателя.
Его сердце больно сжалось.
Лгать единственной, с кем он всегда был честен, казалось ему богохульством. Разве не потому он оборвал их переписку?
Он почти ожидал, что она громко назовет его лжецом.
Но Эви просто кивнула и оглянулась на сад.
— Думаю, вы не могли бы выбрать лучшего места, чтобы уединиться. Правда, сюда иногда приходит Беатрис, чтобы рисовать, но, кроме нее, я единственная, кто проводит здесь много времени. А сейчас просто возвращалась домой.
Он украдкой огляделся. С Беатрис вполне станется прятаться среди кустов. Правда, в гостиной она вела себя идеально, но ему не давала покоя мысль о том, что она знает, кто он на самом деле.
Он рассеянно улыбнулся Эви:
— О, в таком случае не позволяйте мне вас задерживать.
И, даже говоря это, он представлял, как тянется к ней, обнимает за талию и прижимает к груди как давно отсутствующего друга… что в общем-то было правдой.