Книга Причуды богов - Елена Арсеньева

Вдруг вспомнился подслушанный разговор двухгорничных, из которого Юлия еще лет пять назад немало почерпнула для своегоэротического образования: «Да он своим – хм, хм! – забор сшибет!»

Так вот что это такое… Юлия отыскала ту самуюзаветную часть мужского тела, которая, очевидно, не имеет иных названий, кроме«хм, хм» и других нечленораздельных эвфемизмов, многозначительных умолчаний,усмешек, подмигиваний, но в которой и заключается главное, неодолимое отличиемужчины от женщины.

Юлия знала, что ореол унылой целомудренностиникогда, даже в молодости, не окружал женщин ее рода, а потому она не отдернулаиспуганно руку, а продолжала свое исследование.

Вдруг сильная дрожь сотрясла мужское тело,послышался не то вздох, не то крик, а затем Юлия была стиснута в таком крепкомобъятии, что дыхание ее пресеклось, и где-то далеко на обочине сознаниямелькнула догадка: да он же давно не спит! Он просто затаился, ждал, когда онавовсе утратит осторожность, – а теперь пришла пора расплаты за своебезрассудство. Ох, что же теперь будет?

Ответ на свой смятенный вопрос она узналатотчас. Все произошло мгновенно. Мужской рот впился в губы Юлии, мужские рукистиснули ее грудь, а сильные колени растолкали ее ноги так широко, что онаощутила запах своего естества. И что-то твердое, огненно-горячее прильнуло кнему. Юлия испуганно забилась, пытаясь вывернуться, хотела крикнуть – и язык еев невольной ласке прильнул к мужскому языку, глубоко проникшему в ее рот.Рухнула последняя преграда сдержанности. Раздался глухой стон, а потом мужскоетело расплющило Юлию, вонзилось в нее – и она, по некоему милостивому капризусудьбы, лишилась чувств еще прежде, чем испытала боль.

* * *

…Сначала ей показалось, будто лежит она вглубокой прохладной воде, но медленное, мерное колыханье волн выносит ее наповерхность, подставляя солнечным лучам. Они так теплы, так нежны, они касаютсяее тела, пробуждая в нем жизнь, они прижимаются к губам в поцелуе, они шепчутстрастно:

– О милая… милая моя! Ты пришла! Ты со мной!

Юлия тихонько вздохнула, пробуждаясь отзабытья, – и вздрогнула, осознав, где она и что с ней.

Легкое жжение внутри ее лона напоминало о том,чего она лишилась, да и простыни под нею были влажны.

Значит, это произошло… Она теперь женщина!Адам сделал ее своею женщиной!

Слезы любви, немые жалобы, выступили на еересницах, но это была всего лишь дань девичеству, с которым она так бурнорассталась. Юлия была воистину счастлива сейчас. Наконец-то она стала взрослой!Наконец-то она сравнялась с хвастушей Наташенькой Шумиловой, которой овладел напрошлую Масленицу, на маскараде, кто-то в костюме Цезаря – даже не сняв маску,а потом постыдно бежал из зимнего сада, где улестил пылкую барышню. Наташенькабыла особа смешливая и легкого нрава: с тех пор она не пропускала ни одногомаскарада, надеясь отыскать своего соблазнителя, но «Юлий Цезарь» не появлялся,как если бы, струхнув, прямиком канул в свой Древний Рим, ну а Наташиноприключение с течением времени обрастало в ее многочисленных пересказах такимизаманчивыми подробностями, что те же девицы, которые сначала, с некоторой долейпрезрения, жалели Шумилову, начали откровенно завидовать ей и ощущать себяпочти старыми девами оттого, что их еще «не познал мужчина», а главная беда –что никто из них не решится изведать сего плода до свадьбы. Да уж! Да… всехэтих невинных розовых дев, для которых верхом эпатажа было пройтись скавалером, неугодным маменьке и папеньке, в знойной мазурке, при блеске свечей,под гул отрывистых смычков, – всех их Юлия вполне превзошла. И если мимолетныйлюбовник Шумиловой сбежал от нее, едва добившись своего, то Адам теперь всегда,всегда будет с Юлией, и, судя по его настойчивым ласкам, он вновь зовет еепредаться любви.

Юлия преисполнилась гордости, слушая этотпылкий шепот, этот голос, искаженный страстью. Теперь поцелуи ничем ненапоминали их с Адамом невинные, робкие лобзанья где-нибудь за тенистым кустомбузины или в укромном закоулке Барканара [22]. Его сильныепальцы играли с ее телом, извлекая из его потаенных глубин неведомую преждемелодию пробудившейся страсти. С изумлением Юлия узнавала, что есть места,прикосновения к которым она просто не может перенести: это исторгало стоны,заставляло выгибаться дугой, не скрывая своей жажды слиться с Адамом вновь –изведать то, что пока оставалось для нее неизвестным: любовное наслаждение. Аон все медлил, терзал ее новыми поцелуями, трогал ее везде своими бесстыднымипальцами, и Юлия с восхищением отдавалась самым смелым ласкам, забыв оботзвуках прежней боли. В полусознании услышала протяжный стон и не сразу смоглапонять, что это она стонет страстно – и в то же время жалобно, умоляюще. В этоймольбе всего своего естества впивалась она губами в мужские губы, стискивалаего восхитительно крепкие плечи, еще более возбуждаясь от ощущения этой силы,отныне принадлежащей ей. Блуждая нетерпеливыми руками по его телу, восторгаясь,когда оно отзывалось дрожью на эти прикосновения, она наткнулась на своегостарого знакомого, умельца поднимать одеяло и, надо полагать, сшибатьзаборы, – и с властной нежностью повлекла его к себе.

Медленно и терпеливо, наслаждаясь сам, онразжигал костер и в ее теле.

– Ах… – вдруг выдохнула Юлия. – А-ах…

Не в силах долее сносить покорность, оназадвигалась, сперва тихонько, вкрадчиво, а потом неудержимо, порывисто,страстно вступила в этот любовный танец, предназначенный лишь для двоих.

Она вновь была в полуобмороке – на сей раз отсчастья. И так устала, так была истомлена, что едва могла отвечать на поцелуи,которыми награждал ее Адам.

Впрочем, в этих поцелуях уже не было пыла – еелюбовник сгорел дотла в костре, который сам же и разжег. Только нежность,только благодарность. Дыхание его выравнивалось, и Юлия с незнакомым преждеумилением уловила с трудом сдерживаемый зевок. Да и сама она почти спала. Какоесчастье уснуть – и пробудиться в его объятиях!

Он повернулся на бок, оплетая Юлию руками иногами, все еще удерживая в ней свою утомленную плоть, тихонько рассмеялся,словно замурлыкал, и мгновенно уснул, выдохнув, уже почти бессознательно:

– Милая… радость моя, Аннуся!

* * *

Убитый наповал взрывом страсти, он нечувствовал, как, оглушенная его обмолвкой, онемевшая от внезапного подозрения,Юлия высвободилась из его объятий. Не слышал, как она, деревянно двигаясь, дажене стараясь делать все бесшумно, добралась до стола, нащупала свечу, чиркнуласпичкой. Только веки спящего слабо дрогнули, когда яркий свет озарил его лицо –и Юлия разглядела наконец, с кем провела первую в своей жизни ночь любви.

Это был не Адам.

Это был Зигмунд Сокольский.