Книга Бесы - Федор Достоевский

– Ну, тут вы немного ошибаетесь; я в самом деле… былнездоров… – пробормотал Николай Всеволодович нахмурившись. – Ба! – вскричал он,– да неужели вы и в самом деле думаете, что я способен бросаться на людей вполном рассудке? Да для чего же бы это?

Липутин скрючился и не сумел ответить. Nicolas несколькопобледнел или так только показалось Липутину.

– Во всяком случае, у вас очень забавное настроение мыслей,– продолжал Nicolas, – а про Агафью я, разумеется, понимаю, что вы ее обругатьменя присылали.

– Не на дуэль же было вас вызывать-с?

– Ах да, бишь! Я ведь слышал что-то, что вы дуэли не любите…

– Что с французского-то переводить! – опять скрючилсяЛипутин.

– Народности придерживаетесь?

Липутин еще более скрючился.

– Ба, ба! что я вижу! – вскричал Nicolas, вдруг заметив насамом видном месте, на столе, том Консидерана. – Да уж не фурьерист ли вы? Ведьчего доброго! Так разве это не тот же перевод с французского? – засмеялся он,стуча пальцами в книгу.

– Нет, это не с французского перевод! – с какою-то дажезлобой привскочил Липутин, – это со всемирно-человеческого языка будетперевод-с, а не с одного только французского! С языка всемирно-человеческойсоциальной республики и гармонии, вот что-с! А не с французского одного!..

– Фу, черт, да такого и языка совсем нет! – продолжалсмеяться Nicolas.

Иногда даже мелочь поражает исключительно и надолговнимание. О господине Ставрогине вся главная речь впереди; но теперь отмечу,ради курьеза, что из всех впечатлений его, за всё время, проведенное им в нашемгороде, всего резче отпечаталась в его памяти невзрачная и чуть не подленькаяфигурка губернского чиновничишка, ревнивца и семейного грубого деспота, скрягии процентщика, запиравшего остатки от обеда и огарки на ключ, и в то же времяяростного сектатора бог знает какой будущей «социальной гармонии», упивавшегосяпо ночам восторгами пред фантастическими картинами будущей фаланстеры, вближайшее осуществление которой в России и в нашей губернии он верил как в своесобственное существование. И это там, где сам же он скопил себе «домишко», гдево второй раз женился и взял за женой деньжонки, где, может быть, на сто версткругом не было ни одного человека, начиная с него первого, хоть бы с видутолько похожего на будущего члена «всемирно-общечеловеческой социальнойреспублики и гармонии».

«Бог знает как эти люди делаются!» – думал Nicolas внедоумении, припоминая иногда неожиданного фурьериста.

IV

Наш принц путешествовал три года с лишком, так что в городепочти о нем позабыли. Нам же известно было чрез Степана Трофимовича, что онизъездил всю Европу, был даже в Египте и заезжал в Иерусалим; потом примазалсягде-то к какой-то ученой экспедиции в Исландию и действительно побывал вИсландии. Передавали тоже, что он одну зиму слушал лекции в одном немецкомуниверситете. Он мало писал к матери – раз в полгода и даже реже; но ВарвараПетровна не сердилась и не обижалась. Раз установившиеся отношения с сыном онаприняла безропотно и с покорностию, но, уж конечно, каждый день во все эти тригода беспокоилась, тосковала и мечтала о своем Nicolas непрерывно. Ни мечтаний,ни жалоб своих не сообщала никому. Даже от Степана Трофимовича, по-видимому,несколько отдалилась. Она создавала какие-то планы про себя и, кажется,сделалась еще скупее, чем прежде, и еще пуще стала копить и сердиться закарточные проигрыши Степана Трофимовича.

Наконец, в апреле нынешнего года она получила письмо изПарижа, от генеральши Прасковьи Ивановны Дроздовой, подруги своего детства. Вписьме своем Прасковья Ивановна, – с которою Варвара Петровна не видалась и непереписывалась лет уже восемь, – уведомляла ее, что Николай Всеволодовичкоротко сошелся с их домом и подружился с Лизой (единственною ее дочерью) инамерен сопровождать их летом в Швейцарию, в Vernex-Montreux, несмотря на точто в семействе графа К… (весьма влиятельного в Петербурге лица), пребывающеготеперь в Париже, принят как родной сын, так что почти живет у графа. Письмобыло краткое и обнаруживало ясно свою цель, хотя кроме вышеозначенных фактовникаких выводов не заключало. Варвара Петровна долго не думала, мигом решиласьи собралась, захватила с собою свою воспитанницу Дашу (сестру Шатова) и вполовине апреля покатила в Париж и потом в Швейцарию. Воротилась она в июлеодна, оставив Дашу у Дроздовых; сами же Дроздовы, по привезенному ею известию,обещали явиться к нам в конце августа.

Дроздовы были тоже помещики нашей губернии, но службагенерала Ивана Ивановича (бывшего приятеля Варвары Петровны и сослуживца еемужа) постоянно мешала им навестить когда-нибудь их великолепное поместье. Посмерти же генерала, приключившейся в прошлом году, неутешная Прасковья Ивановнаотправилась с дочерью за границу, между прочим и с намерением употребитьвиноградное лечение, которое и располагала совершить в Vernex-Montreux вовторую половину лета. По возвращении же в отечество намеревалась поселиться внашей губернии навсегда. В городе у нее был большой дом, много уже лет стоявшийпустым, с заколоченными окнами. Люди были богатые. Прасковья Ивановна, в первомсупружестве госпожа Тушина, была, как и пансионская подруга ее ВарвараПетровна, тоже дочерью откупщика прошедшего времени и тоже вышла замуж сбольшим приданым. Отставной штаб-ротмистр Тушин и сам был человек со средствамии с некоторыми способностями. Умирая, он завещал своей семилетней иединственной дочери Лизе хороший капитал. Теперь, когда Лизавете Николаевнебыло уже около двадцати двух лет, за нею смело можно было считать до двухсоттысяч рублей одних ее собственных денег, не говоря уже о состоянии, котороедолжно было ей достаться со временем после матери, не имевшей детей во втором супружестве.Варвара Петровна была, по-видимому, весьма довольна своею поездкой. По еемнению, она успела сговориться с Прасковьей Ивановной удовлетворительно итотчас же по приезде сообщила всё Степану Трофимовичу; даже была с ним весьмаэкспансивна, что давно уже с нею не случалось.

– Ура! – вскричал Степан Трофимович и прищелкнул пальцами.

Он был в полном восторге, тем более что все время разлуки ссвоим другом провел в крайнем унынии. Уезжая за границу, она даже с ним непростилась как следует и ничего не сообщила из своих планов «этой бабе»,опасаясь, может быть, чтоб он чего не разболтал. Она сердилась на него тогда зазначительный карточный проигрыш, внезапно обнаружившийся. Но еще в Швейцариипочувствовала сердцем своим, что брошенного друга надо по возвращениивознаградить, тем более что давно уже сурово с ним обходилась. Быстрая итаинственная разлука поразила и истерзала робкое сердце Степана Трофимовича, и,как нарочно, разом подошли и другие недоумения. Его мучило одно весьмазначительное и давнишнее денежное обязательство, которое без помощи ВарварыПетровны никак не могло быть удовлетворено. Кроме того, в мае нынешнего годаокончилось наконец губернаторствование нашего доброго, мягкого Ивана Осиповича;его сменили, и даже с неприятностями. Затем, в отсутствие Варвары Петровны,произошел и въезд нашего нового начальника, Андрея Антоновича фон Лембке;вместе с тем тотчас же началось и заметное изменение в отношениях почти всегонашего губернского общества к Варваре Петровне, а стало быть, и к СтепануТрофимовичу. По крайней мере он уже успел собрать несколько неприятных, хотя идрагоценных наблюдений и, кажется, очень оробел один без Варвары Петровны. Он сволнением подозревал, что о нем уже донесли новому губернатору, как о человекеопасном. Он узнал положительно, что некоторые из наших дам намеревалисьпрекратить к Варваре Петровне визиты. О будущей губернаторше (которую ждали унас только к осени) повторяли, что она хотя, слышно, и гордячка, но зато уженастоящая аристократка, а не то что «какая-нибудь наша несчастная ВарвараПетровна». Всем откудова-то было достоверно известно с подробностями, что новаягубернаторша и Варвара Петровна уже встречались некогда в свете и рассталисьвраждебно, так что одно уже напоминание о госпоже фон Лембке производит будтобы на Варвару Петровну впечатление болезненное. Бодрый и победоносный видВарвары Петровны, презрительное равнодушие, с которым она выслушала о мненияхнаших дам и о волнении общества, воскресили упавший дух робевшего СтепанаТрофимовича и мигом развеселили его. С особенным, радостно-угодливым юморомстал было он ей расписывать про въезд нового губернатора.