Книга Я хотел убить небо - Жиль Пари

Жужуб спросил: «Месье Поль, кто такие варвары?», и месье Поль: «У древних греков было слово barbaros, которое означало „чужак“, „чужеземец“, вот от него и произошло слово „варвар“. Антуан сейчас рассказал нам о самых бесчеловечных качествах древних римлян, да, Антуан?», и тут Жужуб спросил: «А греки жили в пещерах или в палатках? Я уже ничего не понимаю», и месье Поль ответил: «Так, хватит, возвращаемся в лагеря древних римлян», и Жужуб захлюпал носом.

Камилла сказала: «Не плачь, мой хороший, греки намазывали себе пальцы ног кремом для загара и валялись на пляже, им не было никакого дела ни до римлян, ни до галлов, ни даже до доисторических людей», и мы все засмеялись, кроме месье Поля, который отправил Камиллу в дальний угол.

– В классе есть ещё один угол, предупреждаю!

И его занял Антуан, потому что сказал: «Лично я бы лучше пошёл играть в мяч».

После обеда Камилла начала строить «дом своей мечты» и не захотела вешать тряпочки на окна.

Она сказала месье Полю:

– В доме моей мечты всё будет открыто, чтобы кто угодно мог приходить ко мне, а я могла бы высунуться из окна и сразу понять, кто ко мне идёт.

Беатриса поселила в своём доме маленьких животных, для этого она вынула из носа палец:

– Моя мама знаете как любит играть с курочками и чёрными свиньями, когда папы нет дома. Потом она всё убирает, но это не помогает. Папа злится. Он говорит, что дома пахнет дерьмом и что ему не нравятся наши купальники, что они хороши, только если хочешь показаться всем полуголой, особенно это касается мамы, а потом он её бьёт, и я прячусь под раковиной.

Учитель от этого рассказа закашлялся.

Жужуб сказал: «Месье Поль, приклей крышу к моему дому, а то меня от клея тошнит». Мебели в его доме мечты совсем не было, только печенье, которое он вынимал через окна или дверь.

Симон помог Ахмеду построить такой дом мечты, которого «не существует». Покрасил окна в чёрный цвет и прошептал Ахмеду на ухо я не знаю что, так что Ахмед в кои-то веки улыбнулся.

В автобусе я спросил у Симона, что он сказал Ахмеду.

– Я сказал ему, что дом его мечты – это дом, где он мог бы жить со своим папой, поэтому я устроил из его дома настоящую тюрьму с решётками на окнах, и сами окна я тоже закрасил чёрным, потому что в тюрьме не бывает солнечного света.

– Откуда ты всё это знаешь?

– Оттуда.

– Ну откуда?

– Ты достал, Кабачок.

– Симон, зачем ты так говоришь! – сказала Камилла.

– Он задаёт слишком много вопросов, я не виноват, и к тому же у нас мужской разговор, не твоё дело.

– Ах, не моё дело?

И Камилла вцепилась в волосы Симона, а он в ответ вцепился в её, и Полина нас растащила: «А ну хватит, что вы тут устроили, быстро сели по одному, подальше друг от друга, иначе я всё расскажу мадам Пампино», и Борис крикнул ей в спину: «Кошка драная», и Полина остановилась с раскрытым ртом, в котором виднелась жвачка: «Кто это сказал?», и мы все: «Ты о чём, Полина?», и она тогда: «Ни о чём», и села дуться рядом с Жераром, который пел «Красотки с площади Пигаль»[3].

Она сказала: «Эта песня не для детей», и Жерар: «Что, на меня тоже донесёшь мадам Пампино?», и мы все засмеялись, а Полина больше ничего не говорила до самых «Фонтанов».

И мы все дружно пели «Красотки с площади Пигаль», кроме Бориса, который слушал в наушниках плеер и пел вместе с Камиллой «Джо-такси»[4], и получилось такое соревнование, кто кого перепоёт, и я даже не знаю, кто в этот день победил.

* * *

Я постучался в дверь к мадам Колетт, услышал: «Одну минуту», – и остался ждать в коридоре.

Дверь открылась как раз в тот момент, когда голос Камиллы произнёс: «Я не хочу её видеть», а мадам Колетт сказала: «Она тебя очень любит, ты это знаешь», и тогда Камилла выбежала из двери и крикнула: «Это неправда!» Она меня даже не заметила, потому что у неё глаза были все в слезах.

Я смотрю на чёрно-белые рисунки и говорю:

– Это Камилла утешает Беатрису.

– Это Камилла играет в футбол.

– Это Камилла прячется в шкафу.

И мадам Колетт спрашивает:

– Почему она прячется в шкафу?

А я отвечаю:

– Ну, потому что она не хочет видеть тётю Николь.

Мадам Колетт иногда как будто совсем слепая.

– Камилла тебе очень нравится, – говорит мадам Колетт, и я не знаю, это вопрос или нет, поэтому не отвечаю, а просто болтаю ногами на своём стуле, и наклоняюсь, чтобы взять пластилин, и леплю из него сердце, и говорю: «Это тебе, мадам Колетт», и протягиваю ей сердце, а она берёт его и говорит: «Спасибо, какой симпатичный мячик», а я ничего не говорю, потому что мадам Колетт иногда ведёт себя так, как будто вообще ничего не соображает.

– Вы иногда разговариваете с Камиллой?

– Конечно, мы всё время разговариваем, кроме леса, там мы молчим.

Я чувствую, что краснею всё больше и больше.

– В лесу мы смотрим на свет сквозь листья деревьев, вот и всё.

Мадам Колетт смотрит на меня странно и спрашивает:

– О чём вы с ней разговариваете?

– О месье Поле, или о Рози, или о кошке драной, или о…

– А кто это кошка драная?

– Я не говорил «кошка драная».

– Нет, сказал.

– Вот сейчас, только что?

– Нет, чуть раньше. Я жду, Икар.

Она, похоже, не шутит, поэтому я должен признаться:

– Ну ладно, хорошо, кошка драная – это Полина.

– Нехорошо её так называть. Чтобы я этого больше не слышала. Договорились?

И я отвечаю «окей», как в фильмах.

– Про тётю Камиллы мы тоже иногда разговариваем, – говорю я.

– И что говорит Камилла?

– Она говорит, что, когда вокруг никого нет, её тётя бывает очень злой. Когда вокруг люди, она притворяется милой, как в первый день с мадам Пампино и потом, когда приезжал судья. Ещё Камилла говорит, что, когда они жили вместе, тётя Николь всегда была недовольна, даже когда Камилла отдраивала весь дом. Дом всегда был недостаточно чистым для тёти, хотя Камилла тёрла его до ссадин на пальцах и всё блестело, если не считать её самой, потому что её одежду никогда не стирали.

– Тебе всё это рассказывает Камилла?

– Да, а ещё она рассказывает, что тётя заставляла её зажигать свечи по всему дому и просить прощения у Господа Бога за свои грехи, а Камилла даже не успевала совершить никаких грехов, ведь она начинала отмывать дом, как только возвращалась из школы. Но она всё равно просила прощения, иначе тётя не давала ей еды, но иногда и это не помогало, и она всё равно не давала еды. А Господь Бог, мадам Колетт, наверное, слишком занят где-то в другом месте, или он глухой, или у него совсем нет сердца.