Книга Гарем Ивана Грозного - Елена Арсеньева

В такие мгновения забывала, что муж старше на четверть века,что лицо его изборождено морщинами, голова седа, а глаза устали смотреть нажизнь. Жалела до того, что дыхание перехватывало от любви к нему, усталому,замотанному людьми и бедами. Чувствовала – уходит спокойный, умиротворенный. Нозачем уходит? Почему не останется с нею до утра, в тепле их общей постели,общей опочивальни? Зачем ему сдалась своя спальня?

Как-то раз, беспомощно глядя в его удаляющуюся спину,сказала горестно:

– Мы с тобой муж и жена, а ты мне и слова никогда нескажешь. Будто тебе все равно, я здесь или какая другая баба. Ты меня и невидишь, и не обмолвишься, о чем душа болит. Живем… живем, как опричнина сземщиной.

Он обернулся, глянул изумленно:

– Что-о? Опричнина с земщиной? Это еще почему?

Анница затряслась было, но гордость не позволила показатьстрах. Собралась с мыслями, шепнула:

– Потому что они порубежно живут. Вот и наш рубеж, –похлопала она по перине, – а все, что помимо этого, – твое или мое, но уж никакне наше.

Иван Васильевич смотрел хмуро, но не оттого, чторазгневался, – скорее, несказанно удивился. Вдруг вспомнилось, как Анастасияцеплялась за него, полушутя-полусердито, как требовала: «Расскажи мне! Всерасскажи, от чего кручина забирает! Баба пусть и глупая, но сердце у нее –вещее. Я тебе сердцем помогу». Неужели и эта внезапно ослепившая его красавицахочет не просто сладко есть да мягко спать в царевых покоях, не просто почестипринимать, но и давать мужчине, избравшему ее женою, что-то взамен? Он ужеуспел отвыкнуть от такого, хотя именно об этом всегда мечтал, именно этого ждалот женщины. Неужели не ошиблось сердце, вдруг замершее при виде ее зеленыхглаз, уловившее нечто знакомое и даже родное, любимое, хотя она ничем непоходила на златовласую и синеглазую Анастасию?

Вернулся словно бы нехотя, присел на постель:

– А ты кто? Земщина, что ли?

Голос у него дрожал от еле сдерживаемого смеха.

– Да уж небось не опричнина! – сверкнула глазами Анна.

– Ого! – протянул он, любуясь разгоревшимися щеками. – Какаяже ты злая! Все никак беднягу Леванидова простить не можешь? Уймись! Егокосточки уж воронами растащены – не сыскать, а ты все лютуешь.

– Я про Леванидова и думать уже забыла, – сказала она чистуюправду. – А опричниной быть не хочу, потому что от нее в стране разор один. Тывон отнял у бояр земли и отдал этим-то, супостатам, а они ведь ничему доброму вжизни не научены, им бы, штаны задрав, гонять по дорогам, усадьбы разорять,девок силовать да сундуки боярские потрошить. А что там крестьяне с землейделают – на то наплевать. Деревеньки ветшают, дома рушатся, земля сорнякамизарастает, леса вырубают бесхозно. Разорил одно имение – пошел к государю, вножки кинулся, добрый государь за верную службу дает ему новые земли, отняв иху другого боярина, и опять пошло все снова-здорово! Сосланные в Казань бояретам обживаются – и ничего, обживутся, потому что знают, как обустраиваться, аздесь все разоряется, потому что опричники делать ничего не умеют, кроме как…

Анна осеклась, сообразив наконец, сколь далеко завела еезапальчивость; уставилась на мужа расширенными зрачками.

Он присел на край постели, склонил голову, поглядывалисподлобья на испуганное, румяное лицо молодой женщины.

Наверное, только перед ней сейчас и можно признать, что делоне выгорело. Разделяя страну, заподозрив всех бояр своих в измене (и правильносделав, к слову сказать, если вспомнить того же Курбского, да хотя бы и ИванаШереметева-Большого, у которого нашли собственноручно им написанное, готовое котправке обещание предоставить голову московского царя королю польскому, едватот войдет в земли русские!), Иван Васильевич схватился за единственное,казалось бы, средство, которое освобождало от постоянного, ежедневного общенияс ними. Ни бояре не знали, как избавиться от царя, ни царь не представлял, какотделаться от бояр. Ну не казнить же, в самом деле, всех подряд со чады идомочадцы! Попытался разделиться от них, жить рядом, но не вместе. Решилзавести себе новых бояр – удалых и молодых, желательно победнее, чтобы всемсвоим возвышением были обязаны лишь царю, а не родовитости и местничеству.

Опричники должны были не только покинуть родительские дома иперебраться на новое место жительства – они должны были отречься от всех и вся,от семьи, отца с матерью, клясться, что будут знать-служить только государю ибеспрекословно выполнять все его приказания, обо всем ему доносить и с людьмиземскими не иметь сношений. Царь был им настоящим отцом, царь смотрел на них,как на любимых детушек, заранее прощая все прегрешения, глядя сквозь пальцы навсе их поступки. При столкновении с земским человеком опричник всегда выходилправым, и Иван Васильевич сам себе удивился, когда по одному слову Анны велелГрязному наказать опричника Леванидова в пользу земцев Колтовских. Ну ладно,это как-то можно оправдать тем впечатлением, которые произвели на него еепрекрасные глаза… Хотя самому-то себе чего врать? Еще год назад сие было быневозможно, даже будь Аннины глаза еще прекраснее. Это решение – следствиеглубочайшего сомнения, которое поселилось в душе Ивана Васильевича и, словноподземные воды, подмыло и подточило крепостную стену уверенности в правотесвоих действий.

Не выгорело дело, да… Боролся за единство страны, оберегалее, чтобы не рассыпалась на множество боярских ломтиков. А страна при том привсем взяла и раскололась-развалилась на две половинки, потому что рубеж земщина– опричнина прошел не по межам или улицам, а по сердцам и душам. Распалисьсемьи, множество отцов и сыновей стали врагами друг другу. Верные слуги егообагрили руки в крови своих соплеменников, а для всех людей, русских ииноземных, кто вдохновитель жестокости и беззакония? Он. Царь.

Мучитель…

Он боится остаться наедине с собой, потому что отовсюду,чудится, тянутся к нему руки с чашами, полными яду. Признает же, что многимизломал жизни, многие душу черту прозакладывали бы, чтобы отомстить. Недавноначал писать Синодик, чтобы поминали винных и безвинных жертв, которые умирали,проклиная его, – так со счету сбился. Все чаще и чаще в перечне именвстречается строчка: «А про тех ведает Бог…» Даже имен не помнит убитых людей!Не помнит, не знает…