Книга Мне всегда везет! Мемуары счастливой женщины - Галина Артемьева

По пути домой мы с удивлением видим большие отряды милиционеров, вооруженных до зубов. В касках, бронежилетах и с боевым оружием.

Тревожная картина. Что происходит? Отечество в опасности? Пора кричать караул?

Ах, да, да! Там же президент не поладил с парламентом. Обиделись они друг на друга, и президент, как бо́льший демократ, приказал разогнать недемократический парламент на фиг. А те закрылись в Белом доме. И теперь что-то будет.

Но все равно это как-то воспринимается отстраненно. Не как два года назад. Как-то не всерьез.

Однако все более чем серьезно. Мы, оказывается, очень многое пропустили, расслабляясь в своем шикарном спортзале, как барчуки.

Мы спокойно заходим в свой двор со стороны Трубниковского переулка и слышим хорошо знакомые, хоть и порядком за два года позабытые, звуки: стрельбу со стороны Садового кольца.

Тем не менее ума у нас явно не хватает, чтобы понять, насколько это все не понарошку. Вместо того чтобы идти себе побыстрее домой, они проходят в арку, чтобы посмотреть, что такое интересное и захватывающе-историческое опять творится на улицах любимого города.

По Садовому кольцу катятся грузовики. Вид у них, как в кино про войну. Боевой и целеустремленный. В кузовах мостятся возбужденные ездоки со знаменами и, как и только что встреченный ОМОН, с автоматами наперевес. Но это люди штатские. Вид у них не официальный, а революционно-повстанческий.

Рев и несусветный мат несутся от грузовиков: «На Останкино!»

В арке рядом стоят два возбужденных мужика, глаза у них пьяные. Видно, что адреналин зашкаливает.

— Ну что, мальцы! — радостно обращается один из них к моим детям. — Конец Ох-ельцину! Сейчас пойдем по квартирам жидов бить! Где тут у вас жиды?

— А я вам сейчас покажу жидов, фашисты проклятые! — выходит на передний план старая, лет за восемьдесят, дама из соседнего подъезда.

Я ее знаю: это известная переводчица. Высокая, статная, красивая, из тех, кто с возрастом становится значительнее и внушает непонятное почтение. Соседка вышла выбросить мусор, но, как видно, звуки стрельбы отвлекли ее от бытовой заботы, она устремилась в арку, так и держа в руке неопорожненное помойное ведро.

— Это что тут за срам такой происходит? Нам еще тут фашистов не хватало! — громогласно возмущается старая женщина, многозначительно встряхивая дурно пахнущей емкостью перед носом поблекших мужиков.

— Пошли вон, фашисты! — присоединяются к старшей почтенной даме Захар и Пашка.

И — о чудо! — те уходят. Пригрозив, правда, что еще вернутся.

На удивление легко удалось их прогнать. Да, слаба еще, видать, была в те поры демократия!

Дома рыдает Олька. Только что позвонила ее подружка, мама которой работает в Останкино. Мама с ней говорила, а теперь связь прервалась. Значит, захватили они телецентр? И что с мамой?

По телевизору по всем каналам мелькают черные точки.

В окно видно, что из здания мэрии валит черный дым.

Российский канал начинает вещание. Не из Останкино, там ситуация неясна, а откуда-то из центра.

Телефон домашний не умолкает. Все знакомые со всей Москвы просят дать информацию, что в конце концов происходит в центре столицы?

По телевизору непрерывно выступают разные люди.

Призывают молодежь идти к Кремлю, строить баррикады, как в 91-м. Спасать народных избранников, которые осели в Кремле.

Странный призыв, как ни крути.

Вы ж два года у власти, избранники! У вас все: армия, оружие, ОМОН. Зачем вам понадобились безоружные юные люди? Неужели вам мало силы, вам нужна еще демонстрация горячего чувства? Любовь и доверие народное должны они вам показать? И если кого и убьют случайно, то это же во имя нового!

И только молодые журналисты из программы «Взгляд» выступают против всеобщего течения мысли:

— Ребята! Не лезьте вы туда! Это разборки власти. Оставайтесь дома!

Как же они окажутся правы! Но каким же презрением их потом обдадут!

Ведь большинство молодых пока во власти романтических представлений о новом, справедливом, которое надо защищать любой ценой.

Так мы все и заснули глубокой ночью у телевизора.

А проснулись от выстрелов. Собственно звуков было много, самых разнообразных. Они складывались даже в некое дикое подобие музыкального ансамбля.

— Баа-Ба-Ххх! — грохотал близкий выстрел.

— Дзым-дзынь, — рассыпалось вдрызг от звуковой волны очередное витринное стекло.

— Уууууууууууу! — завывала сигнализация в машинах и магазинах.

Так все и повторялось.

Ранний телефонный звонок Пашиной учительницы по сольфеджио:

— Галина Марковна! Что там у вас происходит? Мы тут на Маяковке слышим артиллерийские выстрелы с вашей стороны.

Я смотрю в окно. По обеим сторонам Садового кольца стоят боевые машины пехоты. Глубоко же мы провалились в сон, что не услышали, как проезжало такое количество техники!

— Сейчас выйду гляну, Екатерина Алексеевна, потом вам отзвоню, — обещаю я.

Выходим с Олькой. Утро — загляденье. Солнышко, тепло, прозрачно. Вдруг: «Баа-Ба-Ххх!» И вся последующая мелодия.

— Белый дом обстреливают, — комментируют прохожие. — Надо пойти посмотреть.

Людям в центре Москвы невдомек, что все по-настоящему, что это не аттракцион, а реальная опасность. Они отправляются на занимательную экскурсию, чтоб потом всем, кому можно, с увлечением рассказать про то, что видели своими глазами.

Меня же тянет к Кремлю. Есть там баррикады или нет? Пришли люди на зов или плюнули?

Мы идем по улице Герцена (в сноску: сейчас Большая Никитская), сворачиваем у консерватории налево, вот вскоре мы уже на Тверской, вот и Кремль виден. И баррикады-таки воздвигнуты. Пришли защитники. Я хочу повернуть назад, посмотрели — и будет. Но назад не пускают. Стоит народный патруль и не пускает нас домой. А у нас ни документов, ни денег — только ключи от квартиры. К счастью, нас узнает парень из соседнего подъезда: «Они там живут, пропустите».

Чем ближе к дому, тем слышнее обстрел. Мы уже выходим на свое Садовое. Слышны резкие автоматные очереди:

— Тратата-тратата-тратататата!

Мы по-прежнему абсолютно не понимаем, что это всерьез. Ну, кому мы нужны, скажите на милость? Они же не парламентарии и не президент. Зачем стреляют в нашу сторону?

И вдруг мы видим, как степенный мужчина с кейсом, в отличном, явно дорогом костюме, только что важно вышагивавший перед нами, начинает передвигаться пригнувшись, прикрыв зачем-то голову портфелем, короткими перебежками.

Первая понимает все Олька.

— Мама! Бежим! — кричит она во весь голос отчаянно. — Это в нас стреляют! Бежим! Нас могут убить! Я жить хочу!