Книга Мне всегда везет! Мемуары счастливой женщины - Галина Артемьева

…В некотором царстве, в некотором государстве… жили-были… поживали-добра наживали…

Подумать только! Ничего из вышеперечисленного не подходит для начала истории о большом человеческом везении.

Это же документальная проза. Надо чтоб честно и точно. Чтоб отображало моменты и судьбы.

Тогда так.

В некотором бывшем царстве, в некотором не существующем уже государстве… каким-то чудом все еще жили-были… проживали-из последних сил выживали…

Вот вроде ближе к истине. Но где же позитив? Или это страшная сказка-быль? И, может, ну ее совсем?

Нет! Стойте! Ничего не ну! Позитива полно. И вы с ним встретитесь. И даже удивитесь, как и автор, тому, откуда что берется. И, возможно, вместе с автором придете к определенному выводу насчет истоков везения.

Не бойтесь. Давайте снова обратимся к сказкам. Добрым и прекрасным. В тридевятом царстве за морями-за горами жили король с королевой, у них была дочка-принцесса. Там все было хорошо и красиво. Пахло розочками от каждого куста. Пели канарейки. Все подданные играли на арфах и бегали наперегонки по цветущим лугам. Сияло вечное солнце на вечно голубом небе. Принцесса подросла. К ней посватался принц из соседнего царства. Они поженились. Жили долго, счастливо и беззаботно. Все умерли в один день.

Наверное, от скуки.

Как вы думаете, они вообще отдавали себе отчет, что такое, когда везет? Зачем им это понимать, если все всегда голубое, розовое, душистое и мелодичное?

Ведь чтоб понять про свое везение, надо видеть: бывает и хуже.

И ценить то, что дарит тебе жизнь. В какие бы времена ни пришлось в ней оказаться.

«Помню себя с раннего детства». Этими словами начнет папа записки о своей жизни, которые я попросила его написать для меня. И я радостно удивлюсь: значит, мне досталась по наследству от отца эта ранняя память о своей жизни.

Я помню себя с младенчества. То ли Бог вдохнул в меня душу, немножко не дождавшись, пока мать мною разрешится. То ли естественному процессу родов что-то помешало…

…Все детство и юность меня мучил один и тот же сон: я продираюсь сквозь узкую пещеру из последних сил. Не могу вдохнуть. И понимаю: можно сдаться, оставить попытки сделать вдох — и не жить. Или все-таки заставить себя сделать усилие, вдохнуть и…

Эти мучительные сны были непонятны, пока я не родила своего первого ребенка.

Именно тогда я сообразила, что мои кошмары как-то связаны с родами. Я спросила маму, что происходило в то время, когда я появлялась на свет. Было ли какое-то особое памятное событие в те часы?

— Женщина рожала рядом, — рассказала мама. — Акушерки куда-то ушли. Она звала-звала, кричала-кричала, а потом все-таки ребенок у нее родился и упал прямо на пол… И я очень боялась, что мой ребенок тоже вот так появится на свет… Упадет на каменный пол… Я сдерживалась изо всех сил, ждала, когда придет акушерка.

Моя жизнь, стало быть, началась с подвига моей мамы. И это не шутка — сдерживать родовые потуги, зная, что ребенку грозит настоящая опасность. Любая рожавшая женщина подтвердит.

В общем, каким-то чудом я не вывалилась при родах на каменный пол. И каким-то чудом не задохнулась, продираясь на свет Божий. Осталось лишь небольшое страдание перед утренним пробуждением в течение двадцати с небольшим последующих лет. Это — правда — полная ерунда. Бывает гораздо хуже!

Так что везение мое началось 20 октября 1950 года — непосредственно в день рождения.

Вопрос. Почему надо было всем поголовно рожать в казенных домах, по обстановке напоминающих тюрьмы и пыточные камеры?

Когда-то, в уничтоженном царстве-государстве, женщины рожали в своих жилищах, на своих постелях. Ребенку некуда было падать, кроме как на материнское ложе. Да и рядом с будущей матерью обязательно кто-то был. Жалел, поддерживал, сочувствовал, помогал.

Кому-то понадобилось, чтобы дети «в нашей солнечной стране» с первого момента своего появления испытывали одиночество и враждебность окружающей среды. Поколение за поколением.

Будем удивляться тому, что происходит с народом?

Еще деталь, о которой, может, сейчас и не помнят. Детей приносили матери не сразу. На третий день после рождения. Лежали они в своих лотках, заходились в крике, спеленутые, словно мумии, с клеенчатыми бирками на руках. А матери мечтали наглядеться на своих младенцев… Просили принести, показать. Но! Не положено!

Понимаете?

Не положено!

Кем? Почему?

И мы терпеливо сносили (и сносим) это безумное «не положено». С первых наших вздохов до последних.

— Ты несколько месяцев непрерывно кричала. Я с ума сходила, — пожаловалась мне, взрослой, мама.

— Ты слишком туго меня пеленала, — сказала я. — Мне хотелось освободиться. Я же не могла двигать руками и ногами.

— Так все делали, так полагалось, — объяснила мама. И только потом удивилась: — А ты откуда знаешь?

— Я это помню, — ответила я.

Я никогда не пеленала своих детей. Их ручки всегда оставались свободными. С первых дней их жизни. Они не кричали по пустякам и хорошо спали ночами. Это было то немногое, что я могла сделать для своих детей, хорошо помня собственное младенчество.

А свои ощущения (не мысли — но отчетливые ощущения) самого раннего периода я могу передать в виде внутреннего диалога, состоящего из вопросов и ответов:

— Ух-ё! Куда это я попала?

— Терпи.

— Какое все некрасивое!

— Подожди.

— Как страшно тут!

— Ничего, образуется.

— Ну и запахи!

— Задержи дыхание.

— Что мне делать?

— Не задавай лишних вопросов.